Протоиерей Геннадий, известный петербургский священник, не только активно занимается возрождением села Сомино, но и окормляет еще шесть других храмов Бокститогорского района, а также является создателем и директором Мемориального музея-квартиры святого праведного Иоанна Кронштадтского; автором научных статей по наследию св. Иоанна Кронштадтского, творчеству Ф.М. Достоевского и церковной истории.
Старинное купеческое село Сомино расположено на реке Соминке, на водоразделе Ладожского и Волжского бассейнов. Потенциал этого географически уникального места отметил еще Петр I, основавший здесь кратчайший водный путь из Волги в Балтику – Тихвинскую водную систему. Она была открыта при Александре I в 1811 году, и с этого времени село Сомино стало крупным торговым центром, своего рода «окном в Россию» для Санкт-Петербурга.
В селе издревле стояла деревянная часовня во имя священномученика Власия Севастийского. В 1823 году, пользуясь визитом императора Александра I, жители Сомино обратились к нему за позволением устроить каменный храм.
Только в 1837 году начинаются работы. Для храма был насыпан искусственный холм, отчего издали храм кажется летящим над землей. Освящен он был в 1841 году. Высокая колокольня со шпилем служила маяком речным судам. В память о пребывании в этих краях царя Петра Великого главный престол был посвящен первоверховным апостолам Петру и Павлу.
С 1993 года по инициативе настоятеля соминского храма, протоиерея Геннадия Беловолова, возрождена традиция отмечать праздник апостолов Петра и Павла как главный праздник села. Совершается большой крестный ход по селу, устраиваются народные гуляния. С 2013 года в этот день проходит большая Соминская Петровская ярмарка.
Протоиерей Геннадий, известный петербургский священник, не только активно занимается возрождением села Сомино, но и окормляет еще шесть других храмов Бокститогорского района, а также является создателем и директором Мемориального музея-квартиры святого праведного Иоанна Кронштадтского; автором научных статей по наследию св. Иоанна Кронштадтского, творчеству Ф.М. Достоевского и церковной истории; ведущим программы «Пастырский час» на «Православном радио Санкт-Петербурга», автором и комментатором информационного агентства «Русская линия».
«Каждый разрушенный храм я воспринимал как язву на теле России»
– Отец Геннадий, вы служите в семи храмах Ленинградской области. Многие из них находятся на достаточно большом расстоянии друг от друга. Все они действующие, находятся в хорошем состоянии. Это требует большого труда. Как вам это удается?
– Я начну издалека. Я сам филолог по образованию, и мне очень важно, как что называется. Я тридцать лет служу здесь и, признаюсь, мне очень не нравится название «Бокситогорский район». Бокситы – какой-то химический элемент. Бокситогорск – а тут и гор-то нет. Красиво звучит – Семизерье, Прионежье или Приладожье. И я вот думал-думал и сейчас придумал. Вы сказали «семь храмов»… Так ведь это готовое название – «Семихрамье». Район, где я служу, можно было бы назвать «Семихрамьем».
Батюшка, конечно, служит Богу, а где, как, когда, сколько у него храмов, это не так принципиально. У Иоанна Кронштадтского формально был только один храм, но он служил во всей России. Будучи священником одного храма, он стяжал такой титул, как «всероссийский пастырь». Дай Бог стяжать просто титул сельского батюшки – и тоже будет хорошо.
Если вы имеете в виду, как технически это удается… Мы так устроены, что нам нужна перемена, разнообразие. И чтобы блюда были разные на столе, чтобы книжки разные читать, кино разное смотреть. Я тоже испытываю такую потребность. Может быть, отчасти это объясняет, почему так много храмов. Семь храмов – я могу каждый день служить в новом храме и целую неделю не повторяться. В одном храме я могу служить в понедельник, в другом – во вторник и т.д. Это может быть трудновато физически: их восстанавливать, служить, но это дает такую полноту! Тем более цифра 7 – знамение полноты: полноты благодати, полноты времени. Семь таинств, семь дней недели. У нас семь храмов. Они соединяют и семь дней недели, и семь таинств.
– В каком состоянии вам досталось это наследие?
– Когда меня назначили в Бокситогорский район священником, то я оказался здесь первым и единственным. И наследие было – целый район, два города без храмов, сотни сел. Я оказался таким священником районного масштаба. Будучи любопытным от природы, мне обязательно нужно было узнать, кто здесь был до меня, кто жил здесь до меня, историю. Если нет истории, это для меня пустыня. Это все равно, что оказаться в Сахаре. Поэтому я первым делом начинаю копать. Я первые годы просто объезжал все храмы, часовни. Здесь, в районе, храмов десятки, а часовен, может быть, и сотни.
Я увидел столько разрушенных храмов, столько руин, столько разбросанных камней, что мне стало не по себе
Я, живя до этого в Петербурге, в других городах, был поражен, просто потрясен до глубины души. Я увидел столько разрушенных храмов, столько руин, столько разбросанных камней, что мне стало не по себе. Я каждый разрушенный храм воспринимал как язву на теле России. Это рана. Когда ты видишь родную мать, покрытую язвами, можно ли жить спокойно?
– Вы решили восстановить эти храмы?
– Я получил такой заряд беспокойства, такой заряд бессонницы в духовном смысле, и я понимал, что это нереально восстановить. Но с другой стороны – Господь меня не спросит за все. Он спросит, а почему ты вот здесь проехал и не обернулся, сердце почему у тебя не екнуло. А тут тебе трудно было камень на камень положить? А здесь бревна сложить? Я говорю вам сейчас искренне, как на исповеди. Это чувство раненой Руси меня самого ранило. Я понял, что надо что-то делать. Не все, но то, что в твоих силах.
– А если храм разрушен, деревня нежилая, людей нет, нужно ли восстанавливать такие храмы? И если нужно, то для кого?
– Этот вопрос имеет два варианта ответа. Некоторые говорят: «Зачем? Не для кого, там никого нет». А второй вариант, который я исповедую, – это храм вообще чей? Это храм Божий. Поэтому неважно, есть там люди или нет. Там есть кладбище. Этот храм посещали. Нужно не для кого-то делать сегодня, а для кого-то делать и завтра. Храм – это наш дом духовный. Уверен, что, если бы восстанавливали храмы в пустых, заброшенных местах, нежилых селах, население бы прирастало. Храм – это такой способ решения нашей демографической проблемы, заселения наших территорий.
Я сторонник того, что если это храм Божий, то наш долг – его восстановить. Наши предки его построили, а нам проще – строить всегда труднее. У них было пустое место, а у нас хотя бы фундамент, стены. Пусть кровля рухнула, но какая-то зацепка есть. Это наше наследие. Что мы за наследники, если мы от этого отказываемся? Храм заслуживает восстановления независимо от того, кто там поблизости живет. Известно, что при освящении храма Господь посылает ангела и заповедует ему хранить место престола до скончания века, независимо от того, живут там люди или не живут. Хотя бы ради этого ангела, чтобы его не подвести, надо храм восстановить, чтобы он хоть что-то охранял.
– Один из храмов, в котором вы служите, датируется 1599 годом. Это действительно так? И если так, то каким образом удалось его сохранить?
– Этот храм Рождества Божией Матери относится к пяти древнейшим деревянным храмам России. В число которых даже храм в Кижах не входит, потому что он начала XVIII века. Из этих пяти древнейших храмов наш единственный действующий. О нем мы можем сказать – это самый древний деревянный храм современной России. Мал золотник, да дорог. В старину делались надписи на тяблах, и там часто подписывались храмоздатели, жертвователи. Слава Богу, это тябло – часть иконостаса – сохранилось. Там надпись: указан жертвователь и год создания от сотворения мира. Когда пересчитали, ахнули – 1599 год.
Я во всех храмах, в которых служу, обязательно поминаю царя, при котором построен храм, потому что все храмы строились по указам царей, за их подписью. Такова была структура России как православной самодержавной страны. Стало быть, нужно поминать благодетеля этого храма. Мне стало интересно, кого же поминать в храме Рождества Божией Матери 1599 года. Кто же тогда царем был? Да неужели Борис Годунов? Он самый. Храм построен при Борисе Годунове.
Тут у меня встал вопрос, вынимать ли о нем частичку, поминать ли его, потому что Александр Сергеевич Пушкин гениально изобразил его кровавым деспотом, у которого кровавые мальчики в глазах, и после его трагедии не хочется поминать Бориса Годунова. Я подумал: храм при нем построен, он был царь, венчаный, православный, а за остальное он сам ответит Богу. Господи, помяни во Царствии Твоем благоверного государя, царя Бориса – я молюсь в этом храме о царе Борисе.
«24 часа в сутки ты здесь под прицелом»
– А какие особенности служения в сельской местности?
В сельской местности священник как на ладони. Здесь невозможно скрыться
– Здесь священник как на ладони. Здесь невозможно скрыться.
– Но и прихожанин тоже.
– Прихожане тоже перед тобой как на ладони. Хотелось бы сказать, в ладонях твоих. Здесь совершенно другая структура отношений. Здесь ты не просто священник, не просто требоисполнитель: крестишь, хоронишь. Ты здесь за все в ответе. Ты здесь отец. Нас называют «отец», это, можно сказать, этикетное обращение, но здесь оно имеет совершенно конкретное значение. Здесь, на сельском поприще, я понял, что слово «отец» происходит от слова «отвечать». Я образно говорю, это народная этимология. «Отец» от слова «ответственность». С другой стороны, отец – это тот, от которого течет, проистекает. Значит, здесь надо больше давать, чем брать. За все отвечать, и чтобы от тебя что-то проистекало. Если ты ничего не даешь, тебя за отца не признают.
– А вы живете здесь, в селе, не в городе?
– Большей частью времени да. Хотя у нас город и село неразделимы. Приходится и в город ездить, что-то покупать и просто какие-то дела делать. У меня еще и кронштадтское поприще. В городе можно после службы выйти из храма, надеть курточку, поднять воротничок – и все, ты уже не батюшка. Нырнул в толпу и растворился. Ты просто гражданин, петербуржец. А в метро тебя вообще никто не опознает. Редкие батюшки в городах ходят в подрясниках. А здесь я, конечно, иногда и без подрясника, когда надо махать тяпкой, лопатой или топором рубить что-то. А в целом ты здесь всегда при исполнении. Я не знаю, когда здесь начинается служба, а когда она заканчивается, потому что 24 часа в сутки ты здесь под прицелом.
И к тебе идут со всем, чем угодно. Идут те, кто в церковь не ходит. Идут те, кто верит и не верит. Священник здесь как какая-то ось колеса. Особенно в нынешней ситуации, когда государственная власть уехала в районный центр, когда медицину у нас уничтожили, школу закрыли. Ни администрации, ни милиции, ни полиции. Иногда кажется, что нынешнее село – это пространство без государства, оно существует как бы вне времени и пространства. И остается только один человек, которого прислали сюда служить. Я 30 лет служу, и меня тут то ли в шутку, то ли всерьез называют градоначальником.
И идут с нуждами самыми разными, даже с чисто хозяйственными: и дорога, и забор покрасить, и ярмарка, и праздники. И ты здесь действительно отец. Село, приход – это в широком смысле твоя семья. И отношения родные. Я сейчас уже не могу представить себя без Сомино.
– А заблудшие овцы? Вы как-то пытаетесь наставить тех, кто сошел с пути истинного?
Я в шутку иногда говорю, что Сомино – это моя «соминария». Я многому научился у жителей этого села
– Здесь такого понятия и быть не может. Здесь начнешь учить – тебе это дорого станет. У людей есть свой жизненный опыт, и я предпочитаю учиться у людей. Я же не самый умный, почему я их должен учить? Они, конечно, спрашивают благословение, но мне всегда интересно их мнение, их опыт, их рассказы, истории. Я в шутку иногда говорю, что Сомино – это моя «соминария». Я многому научился у жителей этого села и не считаю их заблудшими овцами. Они нормальные русские люди. Пусть даже кто-то в церковь не ходит. Это ведь его право, в конце концов. Главный в этом мире – Господь Бог. Он кого-то призывает, кого-то еще не призывает. А, может, кому-то это вредно. Вы знаете, некоторые пришли в церковь, но не победили свои страсти. Воцерковились – и воцерковили и освятили свои страсти. Он был гордым, а теперь стал православно гордым. Он был обидчивым в миру, пришел в церковь – эта обидчивость еще страшнее стала, потому что она теперь приобрела православную риторику. Он может сослаться на Промысл Божий, он может объяснить ее. Иногда думаешь: да лучше ты бы потерпел еще, постоял на пороге храма, на паперти. И я понимаю, почему Господь некоторых не спешит сразу ввести в храм, сразу на исповедь. Всему свое время. Некоторые говорят: «У меня муж в церковь не ходит». Или: «Мои дети не ходят». Я говорю: «А вы сами-то в их возрасте куда ходили? Пришло время – вас Господь призвал».
– Какие были ваши первые впечатления, когда вы сюда приехали?
– Очень яркие. Во-первых, это самый дальний приход тогдашней Петербургской метрополии. Он был такой Камчаткой или островом Сахалином, в том смысле, что сюда ссылали. Далеко, 300 километров. Дороги были разбитые. Сейчас часа три-четыре едешь, а тогда и полдня можно было ехать. И сюда ссылали батюшек по двум статьям: либо батюшка любил приложиться к кое-какому напитку, либо батюшка был очень яркий, пламенный, горящий верой проповедник. Его из Санкт-Петербурга удаляли подальше по требованию органов надзора над церковью, чтобы он там особенно не привлекал людей. И местные жители были немного дезориентированы. Он не могли понять, какой же настоящий священник: тот, который с ними на рыбалке глушит рыбу и еще кое-что, либо тот, который пламенно проповедует, наставляет.
И буквально через неделю моего назначения сюда ко мне вечером стучат: «Батюшка, можно?» – «Да, пожалуйста. А чего на ночь глядя?» – «Ты с нами немного выпьешь?» Я говорю: «Чего?» – «Ну как, чего». Пьют-то одно. Я сначала даже не понял, потом посредством намеков понял, о чем речь, и говорю: «Вы знаете, душа не лежит. Священнику не положено. С радостью всегда с вами всё, только не это». Они так задумались, переглянулись и, уходя, сказали: «Батюшка-то не настоящий». Вот так меня встретило Сомино. Но в каком-то смысле это был для меня даже комплемент, что я попал в другую категорию.
Пришлось завоевывать авторитет. Ты не с неба спустился, ты приехал по земле, и люди должны увидеть тебя в деле
Пришлось завоевывать авторитет. Ты не с неба спустился, ты приехал по земле, и люди должны увидеть тебя в деле. Я начал с восстановления храма, с собирания средств на колокол. Мы повесили в первые же годы большой колокол. Здесь был знаменитый колокол, который сбросили в 1936 году. Он разбился, кусочки хранили многие люди. Когда мы решили отлить колокол (а спонсоров тут непросто найти – село, больших предприятий нет), то решили, что этот колокол должен быть народным. Собрать эти кусочки воедино назад. Со старейшей жительницей села Сомино решили пройти по селу, зайти в каждый дом и попросить пожертвование. Я в тетрадочку все вносил. Это было первое знакомство с жителями села. Этот колокол и меня с людьми познакомил – я зашел в дома людей. Таким образом состоялась у нас встреча.
– Это было 30 лет назад?
– Я в 1992 году был сюда назначен, так что в прошлом году было тридцатилетие служения в Сомино. Это было в первые годы. Так получилось, что колокол был сброшен, а потом повесили рельсу. У меня звонаря не было. Я сам поднимался и бил в эту рельсу, и такие ассоциации возникали острожные. Я думал: «Что ж такое – в церковь зову, а как будто не на колокольне, а на вышке». Меня это сильно пробрало. Я понял, что надо все-таки менять рельсы на колокола. Мы отлили первый колокол в Романове-Борисоглебском, ныне пока еще Тутаеве, у братьев Шуваловых. Привезли, все уже было готово для подъема, и тут я вспомнил одну историю.
Когда я только приехал и первый раз в храм входил, поднимался по каменной лестнице, меня догнала алтарница Мария. Буквально хватает: «Ты куда пошел? Не наступай на этот камень. Нельзя. На этот камень колокол сбросили». И когда уже хотели поднимать колокол, я говорю: «Стоп. Давайте поставим колокол на вот этот самый камень. Я хочу посмотреть один документальный фильм, только наоборот. Это будет наш ответ большевикам, которые сбрасывали колокол». И когда этот колокол подняли с камня, я мысленно увидел летящий и разбивающийся колокол, и как он спустя 70 лет собрался и вернулся на место. Этот виртуальный документальный фильм был для меня такой наградой. Хотелось поставить титры «конец фильма». Того, советского.
«Для меня Сомино – это моя планета»
– Вы служите уже 30 лет. На ваш взгляд, это много или мало?
– Как известно, русские богатыри после 30 лет только начинали. В этом смысле это пока только разбег.
– У вас есть какие-то планы?
– Составлять планы – очень опасное дело. Если хочешь рассмешить Бога, напиши план на завтрашний день или на год. А на жизнь план писать… Этот план составляет Господь Бог. В чем чудо жизни? В том, что мы этот план не знаем. И жизнь прекрасна в своей неожиданности. И, честно говоря, я и не хочу знать. Как книжку в конце посмотрел – а потом читать неинтересно. Так и наша жизнь интересна своей неизвестностью и раскрытием того, что Бог еще придумал нам.
Батюшкам беспокоиться не о чем. Их жизнь распланирована точно до последнего дня
У меня отношение к моей жизни как к книге. Каждый день – какая-то новая глава. Батюшкам беспокоиться не о чем. Их жизнь распланирована точно до последнего дня. Я могу сказать, что буду делать в следующем году на Пасху, на Крещение, на Рождество. У меня расписание до гробовой доски уже есть.
– Не каждый верующий человек становится священником. Почему вы выбрали этот путь?
– Этот вопрос очень таинственный. С одной стороны, я чувствовал какое-то призвание. В старших классах меня почему-то стало интересовать все религиозное, нездешнее, духовное. С другой стороны, я не из глубоко верующей семьи, не из семьи священника, и я не знал, как это технически возможно осуществить. Я чувствовал себя недостойным. Было такое колебание. Я, будучи студентом Московского института культуры отделения режиссуры, предпринял попытку поступить в семинарию. Поехал в московскую семинарию. Мне говорят: «Здесь бесполезно. Попробуйте в питерскую». Туда приехал – там секретарь, отец Георгий, меня завел под лестницу и говорит: «Молодой человек, я отношусь к вам с большим уважением, но вы поймите – мы живем под пятой определенного государства (это был конец 1980-х годов). И у нас есть предписание – таких студентов, как вы, не принимать, поэтому даже не пытайтесь». И я, как крестьянин у Некрасова, пошел «солнцем палим» от парадного подъезда и решил, что на этом дело моей священнической службы закончилось.
– Как же все-таки все сложилось?
– Я решил служить Богу и Церкви через филологию, поступить на филфак, тем более что там учили церковнославянский (под названием «старославянский») и греческий языки. Там я мог быть максимально близко к тому, что меня влекло, что было невероятно притягательно. Все церковное, как магнит, меня влекло. Я устроился на работу в Музей Достоевского в Санкт-Петербурге, поступил в аспирантуру, и тут началась перестройка, которую никто не ожидал. Никаких предсказаний, даже старцы про эту перестройку ничего не говорили. Перестройка всех застала врасплох. Михаил Сергеевич удивил весь мир. Стена пала, и мы остались в конечном итоге у разбитого корыта. Но государство стало массово отдавать храмы Церкви, однако не было кадров. Священников было очень мало. Тогда Владыка Иоанн (Снычев), великий святитель нашего времени, пошел на необычный креативный эксперимент. Он решил рукоположить воцерковленных мирян без семинарии, с последующим обучением. Обычно бывает: семинария, окончание, рукоположение. А здесь тебя рукополагают, а потом ты поступаешь в семинарию на заочное отделение. И мне мой духовник предложил, получив благословение у владыки Иоанна на такое дело, пройти этот практический курс в Сомино. А я уже настроился на научное филологическое поприще: работа в музее Достоевского, статус научного сотрудника, аспирантура, начатая диссертация «Святоотеческие источники Братьев Карамазовых». Все мне уже нравилось, я уже мысленно перестроился. И вдруг тебе предлагают то, о чем ты мечтал, но тема уже закрыта. И я понял тогда картину «Витязь на распутье».
– Вы долго думали?
– Я долго не думал, но это далось тяжело, потому что и это дорого, и то дорого. Я спросил у своего духовника: «Батюшка, я даже не знаю, на что решиться». – А он сказал только одно: «Дорогой Геннадий Владимирович (так меня звали в миру). Такое предложение Бог делает только один раз в жизни. Решайте». И мне больше ничего не надо было говорить. Я понял, что второго предложения не будет. И тогда я отверг все размышления и помыслы и сказал Господу: «Иду за Тобой».
И мне вспомнились слова апостола Павла: «Когда я был юн, то ходил, куда хотел, а когда состарился, меня повели, куда я не хочу». И у меня было такое чувство – все, я предаю себя Богу, и меня ведут, куда я не хочу. Я думал – Петербург, Пушкинский дом, а меня засылают сюда. Признаюсь, в начале казалось, что слишком уж далеко от Санкт-Петербурга. Хотелось поближе к столице. Но сработал этот закон: тебя поведут туда, куда ты не хочешь. Все, кто предает себя Богу, это испытывают. Бог ведет не туда, куда мы хотим.
Если бы Бог делал только то, что мы хотим, Он был бы у нас официантом. А по щелчку не получается. Хотя некоторые хотят поставить Бога в эту позицию: «Давай это. Ах нет? Тогда Тебя нет. Я в Тебя не верю. Ты мне не нужен». Бог нас призывает служить Ему, и очень редко Господь дает нам то, что мы хотим. Он дает то, что нам полезно, что нам нужно. И сейчас, по прошествии 30 лет, я просто восхищен премудростью Божией.
Сам бы я никогда сюда не попал. Сам бы я сюда не дошел и не придумал, а Господь меня привел, и я думаю: «Какой я счастливый человек!» Для меня Сомино – это моя планета.
«Небывалое бывает» – наша формула
– Бог – это любовь?
– Не только. Еще и вера, и надежда. Душа человеческая, как в сказке, покоится на трех китах: вера, надежда, любовь. Господь Сам – любовь, Он Сам верит в нас, Он Сам надеется на нас. И потому что Он в нас верит, Он этот дар дал нам. Вера – это дар. Сверхспособность человека. Все животные строят какие-то жилища – норки, берлоги, гнезда, – но ни одно животное не строит храмы. И, видимо, здесь кардинальное отличие животного и человека. Я бы сказал – что такое человек? Это то животное, которое строит храм. Нам нужна квартира, дом, дача, но обязательно нужен храм. Если нет храма, то мы чувствуем неполноту бытия. Просто дома, жилища человеку мало.
Я по-настоящему поверил в Бога, когда понял, что Он в меня верит
Господь нас любит, и наша любовь всегда ответная. Мы не можем полюбить Бога первыми. Мы не можем опередить Его в этом смысле. Бог – Он начало начал, и Он начало начал любви. Бог на нас надеется. Он нам очень много дал в надежде, что мы оправдаем Его доверие. Он нам дал жизнь, свободу, поприще для трудов, и дал это безо всяких условий. И Господь в нас верит. Его вера первична. И я по-настоящему поверил в Бога, когда понял, что Он в меня верит. Он для чего-то меня создал, и это значит, что Он в меня верит. Он меня любит, Он на меня надеется. Я буду оболтусом, если я Его не полюблю. Я буду дураком, если я в Него не поверю. По сути, человек, который не верит в Бога, не понял, что Бог в него верит. Не ощутил это, не пережил это. Вообще, это большая ответственность – быть человеком, а верующим – тем более. По сути, наша вера, надежда и любовь к Богу – наш ответ Ему. И, когда происходит соединение, тогда наступает полнота бытия. Тогда неважно, где ты, что ты, в Сомино, в Петербурге или на Марсе. Наша главная книга называется Новый Завет, то есть мы с Богом в некоем завете, хотя мы еще ничего не подписывали. Так вот вера и есть наша подпись. Это наш автограф.
– Как привести людей к вере?
– Вопрос этот не в компетенции людей. Человек – это достояние Божие, и величайшее безумие – кого-то приводить к Богу. Ну, ты сам еще пришел к Нему? Ты что, уже Бог, чтобы приводить к Богу? Ты сам сначала приди к Нему, а мы все в пути. К Богу приводит только Сам Бог. Конечно, можно сказать: что же, ничего не делать? Покажи свою веру, покажи свою надежду, покажи любовь. Может, кто-то, глядя на это, скажет: «Я так же хочу».
Но кого-то приводить – и сам не дойдешь, и другого не приведешь. Пастырь – он не приводит, он пасет. Мне повезло с очень мудрым духовником. Это протоиерей Александр Прокофьев, он служил здесь до этого. И когда я ехал сюда, говорю: «Батюшка, благословите, как служить, что делать». Он говорит: «Не претендуй на многое. Сохрани то, что у тебя есть. Если ты никого не приведешь в ограду церкви, но сохранишь тех, кто там есть, Господь тебя не осудит. Пастырь хранит, окормляет паству. Есть апостолы, но я же не апостол, я пастырь. Может, это прозвучит странно, но эту проблему – как привести человека к Богу – я исключил из своего вопросника.
– С какими трудностями вы сталкиваетесь?
– Я понял самое главное: у Господа Бога не надо просить денег. Надо начать дело, а Господь уже поможет. Если ты начинаешь с конца, то и начала не будет. Начинай – а Господь действительно наш Помощник, и я в этом много раз убеждался. Осуществляются и воплощаются самые небывалые вещи. Может, в этом наша природа, природа русского человека. Ее прекрасно сформулировал государь-император Петр I. Я считаю, это самый русский царь из всех наших царей, хотя некоторые считают, что он европейский, окно в Европу прорубил. Это русский человек во всей широте его души. Он, когда одержал первую победу над шведами, вычеканил медаль в память об этом, на которой повелел написать два слова: «Небывалое бывает». Мне кажется, что это наша формула. Самое небывалое в России может быть, и русского человека вдохновляют самые небывалые проекты. Попроси забор поправить, гвоздь забить – ой, это завтра. А в космос полететь – только сегодня и сейчас.
Я понял самое главное: у Господа Бога не надо просить денег. Надо начать дело, а Господь уже поможет
На этом сыграли и большевики. Они предложили такой масштабный проект, такую сказку сделать былью, построить светлое будущее, и русский человек в какой-то момент искусился, поверил, на блесну клюнул. Коммунизм – это такая блесна Царства Небесного. И попался на крючок. И висел на этом крючке, к сожалению, 70 лет. Вроде сейчас мы соскочили с этого крючка. Но у нас сейчас главный дефицит, главная проблема – не хватает грандиозной идеи. Такого масштаба, чтобы русский человек сказал: вот это мое!
«Село надо возрождать через праздник»
– Вы сейчас работаете над какими-то масштабными проектами?
– Как вы считаете, приехать в Кронштадт, найти квартиру, в которой жил Иоанн Кронштадтский и, будучи сельским священником, у которого не хватает денег доехать до прихода, заняться ее возрождением? При этом нам ни банки, ни олигархи не помогали. Была помощь, но в пределах разумного. Тогда, когда я начинал, верил, что это возможно. А сейчас, когда это осуществилось, я смотрю и не верю: неужели это возможно?
Я однажды узнал, что Иоанн Кронштадтский почитал икону «Благодатное небо». Благословил в 1900 году написать список. Я так заинтересовался, почему отец Иоанн в начала XX века благословляет своему духовному чаду, сенатору Владимиру Мордвинову, сделать этот список. Икона находится в Кремле, в Архангельском соборе. Там две чудотворных иконы – Владимирская в Успенском и «Благодатное небо» в Архангельском соборе. Почему он ее помещает в свой любимый Вауловский скит? Почему он в последний год жизни приезжает туда, живет там 40 дней и каждый день служит литургию перед этой иконой? Сам отец Иоанн не оставил объяснений, но все это заставляет задуматься. Я подумал: отец Иоанн хотел, чтобы эта икона покрыла русскую землю. И возникла мысль – а как? Очень просто – поместить эту икону в четыре удаленных конца русской земли. В 2006 году была написана первая икона, а позавчера вручена последняя.
– В какие храмы вы их передали?
– Это очень легко рассчитать. На западе самый дальний рубеж России – это Калининградская область, город-порт Балтийск, где стоит наш балтийский флот. Туда позавчера была передана огромная красивая икона «Благодатное небо». Но это последний луч. То есть возник такой проект – «Благодатное небо над Россией»: покрыть Россию таким крестом из этих икон, а в центре, в Москве, подлинная. На юг – Крым, конечно, Севастополь. Там южный луч этого проекта. Север – обращаем свой взор на Заполярный круг, где стоит наш северный флот в городе Полярный. Там икона тоже есть. Восток – там были варианты: и Камчатка, и Владивосток. Но здесь сработал человеческий фактор. Когда об этом проекте узнал архиепископ Ефрем, он сказал, что эта икона должна быть у него на Амуре на границе с Китаем. Это не самый Дальний Восток, это не берег Тихого океана, но это рядом, и главное – что это граница с Китаем. И там икона на месте, где были расстрелы, это дальневосточная Голгофа, в храме в честь новомучеников. Если мысленно соединить эти четыре иконы, то возникнет крест над русской землей. Этот проект длился с 2006 года (то есть 17 лет) и завершился позавчера.
Икона «Благодатное небо» в Балтийске
– Насколько мы знаем, у вас очень много проектов. Один из них – это возрождение Соминской Петровской ярмарки. Расскажите о нем.
– Святому праведному отцу Иоанну Кронштадтскому, нашему дорогому батюшке, предписывают фразу, что возрождение России начнется с Кронштадта. Признаюсь, я не нашел в его дневниках и творениях данных слов, но это, может, и не столь важно. Я в этих словах увидел методологическую подсказку. Отец Иоанн, кронштадтский священник, считал, что возрождение должно начаться с Кронштадта. Но, по этой логике, я как соминский священник повторяю слова Иоанн Кронштадтского и говорю, что возрождение России начнется с Сомино.
Следуя этой подсказке Иоанна Кронштадтского, я задумался, как нам возродить Сомино. За тридцать лет я, к сожалению, вижу, что этот Титаник русского села, деревни тонет.
– Что вы делаете?
«Титаник», этот слезоточивый фильм, – ничто по сравнению с тем, что ты переживаешь, видя, как тонет корабль русского села
– Что остается делать на тонущем Титанике? Это очень печальное зрелище. Этот слезоточивый фильм – ничто по сравнению с тем, что ты переживаешь, видя, как тонет корабль русского села, русской деревни. Когда я приехал в это село, здесь жило 600 человек. Сейчас живет 100. А где остальные? Проблема пьянства побеждена. Сейчас уже ко мне никто не приходит и не предлагает.
Любые проблемы у нас часто решаются методом катастроф. Если где-то рвануло, прорвало, рухнуло, тогда всем миром пожар тушим сразу. Сгорело – а мы новое построим. Прорвало Саяно-Шушинскую ГЭС – а мы новую воздвигнем. Это один способ решения проблем. Но это очень дорогой способ, очень болезненный – ждать, пока этот Титаник затонет, и потом его возрождать. Я подумал, что у Церкви есть свой опыт, своя методика. Ведь что такое церковная жизнь? Жизнь церкви – это сплошные церковные праздники. И жизнь священника – это, по сути, сплошной праздник. Иногда даже хочется остановиться и от праздника отдохнуть.
И я подумал, что надо попробовать через праздник возродить Сомино. Не ждать, когда грянет гром, что-то рухнет, сгорит, из лесу придет пожар и спалит все. И праздник нужен какой-то народный. Как раз приспел юбилей. Я вспомнил, что в 1712 году наш край посетил Петр I, заложил здесь основу будущей тихвинской водной системы. Копал здесь, рыбу ловил. Говорят, в Сомино сома поймал – Сомино возникло. Но это уже предание и легенды. И это было 300 лет назад – получается, очень солидный юбилей. Мы к таким даже не привыкли. Надо отпраздновать. Как? Для начала памятник поставить.
Милостью Божией удалось памятник установить, открыть. И тогда я почувствовал востребованность праздника. На открытие памятника приехало много народа, народные коллективы. Я пригласил администрацию, дом культуры. Пели, танцевали, открыли памятник, перерезали ленточку. И общественность, и газеты местные. И такая была радость! Тогда уже шел двадцатый год моего служения, и за 20 лет у нас ничего подобного не было. Не хотелось, чтобы праздник заканчивался. Хотелось его продолжить. И я предложил возродить Петровскую ярмарку, которая в этот день проходила в селе Сомино.
Поскольку в Сомино ярославский тракт пересекался с тихвинской водной системой, то здесь шла перевалка грузов: с гужевого на суда и наоборот. По Соминке плавало до 2000 судов. Жизнь била ключом. Летом до 5000 человек собиралось в период навигации. Естественно, возникла ярмарка. Тут были меняльные лавки, трактиры. И это была одна из самых рейтинговых ярмарок, в десятку российских ярмарок точно входила. Мы решили ее возродить в день открытия памятника в 2012 году. Все были за. Всем хотелось «продолжения банкета». Решили в следующем году провести первую возрожденную Петровскую ярмарку. Ярмарка, конечно, была возрождена не в буквальном смысле как торговое событие, а как культурно-историческое.
– Кто к вам приехал?
– Творческие коллективы, известные имена. Но, самое главное, были лавки ремесленников, народных промыслов. Я чувствовал, что надо, чтобы у ярмарки был какой-то сюжет. Поскольку я учился на отделении режиссуры в институте культуры, я понимал, что должно быть какое-то событие, что-то должно происходить. Не просто люди из угла в угол шастают, торгуются, а где-то гремит музыка. Надо, чтобы что-то происходило. А что? Петр I приезжал – пусть еще раз приедет.
Я на оргкомитете говорю: «Нам нужен Петр I». – «Где мы его возьмем?» – «На Дворцовой площади. Их там только лови». И я тут же поехал в Санкт-Петербург на Дворцовую площадь, а там они ходят, всех хватают, а я их стал хватать. И мне крупно повезло – один Петр I оказался настоящим драматическим актером, профессионалом. Андрей Балашов из драматического театра на Литейном.
Мы решили возродить село через возрождение ярмарки. Не дожидаться метода катастроф, а употребить метод праздника
Я ему рассказал о идее возродить село через возрождение ярмарки. Не дожидаться метода катастроф, а употребить метод праздника. И он приехал, и у нас теперь постоянный Петр I. В ковидные годы, правда, бюджета не хватало, чтобы работу оплатить. Тем не менее Петр I оказался на славу. И у нас ярмарка сюжетная – это встреча царя Петра, приезд, явление царя. Такая историческая реконструкция. Причем каждый раз по-разному: иногда он приедет на телеге, иногда приплывет на лодке, иногда он неожиданно среди народа явится, только на парашюте не спускался еще. Всегда интрига – как он появится: то на мосту одном, то на другом. Кажется, одно и то же, а все всегда разное. То его купцы встречают, начинает торг. То он приезжает и ищет свою благоверную, государыню Екатерину Алексеевну.
– Это ежегодная ярмарка?
– Да, ежегодная. В прошлом году была юбилейная, десятая. Всегда в один день – в день Петра и Павла. Это наш престольный праздник, это день ангела Петра I и в этот день до революции здесь была ярмарка. Как только мы начали проводить ярмарку, начались чудеса. На глазах наше село стало преображаться. Народ едет – нужна дорога. Дорогу заасфальтировали. До этого были ямы, канавы, а сейчас асфальт. Люди приезжают из Вологодской области, Новгородской – надо бы заборы покрасить. Все заборы покрасили. Люди храм посмотрели, спрашивают: «Что тут у вас еще есть, какие достопримечательности?» Вот, пожалуйста, Деревянный Эрмитаж.
– Он еще называется «Музей русской резьбы». Расскажите, что это.
– Это пример того, как человек предполагает, а Кто-то другой располагает. Мы хотели сделать музей резьбы. Я понимаю, что нужна изюминка. В Устюжне у нас проводят кузнечную ярмарку. Значит, нам надо что-то другое, деревянное направление. Бросил кличь, что нужны старые деревянные вещи. Стали нести все. А мы уже сделали вывеску «Музей русской резьбы». К этому времени музей уже стал музеем русской избы. Хоть в рифму получилось. У нас и посохи, и грабли, и лопаты, и инструменты. Дерево, конечно, первенствует. Есть уникальная икона на стекле – Георгий Победоносец. Вы, наверное, такого слова и не слышали – склянопись.
– А что это такое?
– «Скло» – это стекло, а склянопись – живопись по стеклу. Я к тому, что у нас сейчас нет отбора. Все, что принесут старинное, красивое, достойное, – берем. Некоторые вещи я даже не выставляю. Приносят тюль – сейчас его не ценят, но я уверен, лет через 40–50 будут искать эти тюлевые занавески. Мы их складируем, запаковываем, чтобы не пылились. Я делаю вклад в будущее. То, что люди не ценят сегодня, через некоторое время становится бесценно. Поэтому народное название этого музея – Деревянный Эрмитаж.
Помимо этой избы мы музеефицировали дом блаженной Марии, алтарницы. У нас блаженная такая жила. Потом поставили вопрос об усадьбе помещика Сараева. Сейчас она поставлена на баланс музейного объединения, и, надеемся, ее все-таки восстановят, и у нас еще будет Музей барской усадьбы. Здесь – крестьянская изба, там – барская усадьба. Вот уже полнота бытия села.
Два года назад у нас осталась плотина старинного шлюза. Но эти три заостренных основания так безобразно выглядели. Возникла идея – так это же корабли. Давайте мы их оформим как корабли, и, пожалуйста, арт-объект. Покрасили в цвета российского флага – бело-сине-красный. Сделали палубы, штурвалы, поставили мачты, и теперь по Соминке плывет флотилия Петра I. И к нам ездят и летом, и зимой из Пикалево, из Бокситогорска просто погулять. Возник такой культурный парк.
Каждая ярмарка что-то оставляет: или дорогу сделали, или забор покрасили, или мост восстановили, или корабли поплыли, или музеи открыли, или амбар спасли. В прошлом году был юбилей Петра I, и мы установили петровский крест. У нас стоит точная копия того креста, который сам Петр срубил в Архангельске. Он там в музее хранится, а мы здесь в металле поставили. В 2025 году будет юбилей кончины Петра I – 300 лет. К этому времени у нас будет открыт домик Петра I. Так что заранее приглашаю.
В этом году у нас 200 лет начала созидания храма и посещения села императором Александром I. У нас уже стоит бюст Александру I, 12 июля состоялось его открытие, и теперь у нас два царя в одном селе.
У нас еще будет светлое будущее, но не то, которое мы строили, а то, которое нам дает Господь
Этот путь праздника ко многому обязывает. Во-первых, расправить плечи, вздохнуть глубоко, почувствовать, что ты на своей земле, что еще не пришла пора умирать, не надо служить панихиды по святой Руси. У нас еще будет светлое будущее, но не то, которое мы строили, а то, которое нам дает Господь. Праздник программирует на созидание, и село надо возрождать через праздник.
Если подытожить, что нам делать: в каждом селе проводить день села, в каждом районе проводить ярмарку, проводить всякие фестивали – чем больше, тем лучше. Это все сразу облагородит. Праздник – такой магнит. Ставишь – и сразу все вокруг само выстраивается. И я это вижу – за десять лет я село не узнаю. Когда я приехал, оно было депрессивным. А сейчас смотрю – село какое-то фееричное стало. Мне самому тут приятно. И я понял, что я эгоист, все это для себя сделал. Чтобы мне тут было не уныло, не мрачно, а светло, весело и пасхально.
Протоиерей Геннадий Беловолов
– У вас есть какая-нибудь любимая цитата святых отцов?
– Я об этом часто думаю. На земле мы не вечные, придется когда-то покидать праздник этой жизни. Надеюсь на другой праздник – все-таки Царство Небесное изображается как брачный пир, то есть тоже праздник. Придется лечь в землицу нашу русскую, укрыться холмиком могильным. Поставят крестик. И я думаю, бродя по кладбищу и читая эпитафии, что написать самому себе. В алтаре во время литургии есть момент, когда священник прикладывается к потиру и Чаше и говорит: «Возлюблю Господа Бога моего. Господь утверждение мое и прибежище мое». Наверное, эти слова о любви к Богу больше всего ложатся на сердце. Я бы назвал их моей любимой цитатой.
С протоиереем Геннадием Беловоловым
беседовали Михаил и Екатерина П.
