Митрополит
Исидор I
на кафедре с 1603 по 1619 гг.
† 1619 г.

После кончины митрополита Варлаама Новгородская святительская кафедра оставалась свободною около двух лет. Царь Борис Феодорович, занятый важными государственными делами, не торопился избранием владыки Новгороду и высматривал человека, который бы вполне был достоин высокого святительского сана, тем более что Новгородский владыка, после патриарха, занимал первое место в Российской иерархии и в случаях важных заменял его. Выбор наконец пал на Соловецкого игумена Исидора, который 6 февраля 1603 года торжественно был хиротонисан патриархом Иовом в храме Успения Божией Матери в Москве. Об избрании и посвящении Исидора в митрополиты летописец так рассказывает: «Лета 7111 (1603 г.) февраля в 6 день, в неделю, на память, иже во святых отца нашего Викула епископа Смирнскаго, повелением благочестиваго великаго государя царя и великаго князя Бориса Феодоровича, всеа Pycии самодержца и при его благочестивой царице... Марии и при их благородных чадех... при царевиче Феодоре Борисовиче и при царевне Ксении, поставлен бысть Великому Новуграду и Великим Лукам митрополит преосвященный Исидор, в царствующем великом граде Москве, во святей соборней и апостольстей церкви Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии честнаго и славнаго Ея Успения, рукою великаго господина святейшаго Иова патриарха Московскаго и всея Русии. А избрал его на митрополию сам благочестивый и великий государь царь и великий князь Борис Феодорович, всея Русии самодержец; а в Великий Новгород приехал преосвященный Исидор, митрополит того же году марта в 24 день, в четверток третьей недели Святаго и Великаго Поста, на память иже во святых отца нашего Артемия епископа Селевкии Писидийския».

Из летописей об Исидоре до возведения его в сан митрополита известно только то, что в конце XVI столетия жил он в Соловецком монастыре и там принял монашество, потом «был в Сергиеве монастыре келарем»; после сего управлял Соловецким монастырем в сане игумена, а отсюда – «из чест­ныя обители Соловецкия с окиана-моря, с игуменства взят на митрополию Великому Новуграду и Великим Лукам», как инок, которого царь Борис мог лично знать в бытность его келарем Сергиева монастыря.

Митрополиею Новгородскою Исидор управлял 16 лет и 9 недель. Русская церковь в этот период переживала тяжкие времена: 10-го июня 1605 г. в угоду самозванцу, с великим бесчестием лишен был престола и заключен в Старицкий монастырь доблестный патриарх Иов. 24 июня того же 1605 г. избран в патриархи сторонник папы и приверженец католичества, выходец из Греции – Игнатий. 18 мая 1606 г. Игнатий низвергается и заточается в Чудов монастырь; 3-го июля того же 1606 г. избран на первосвятительский престол высокой жизни Казанский иерарх Гермоген. 20-го марта 1611 г. он лишается престола, а 17 февраля 1612 г. страдальчески (голодною смертию) оканчивает свою жизнь в заточении. В марте 1611 г. вновь возводится на патриаршество низложенный Игнатий и потом бежит в Литву. Наконец, Москва остается и вовсе без первосвятителя более 7 лет.

Чего только не испытало Русское государство в этот тяжкий период! Еще раз, как во дни татар и уделов, испытал его Всевышний!... На спаянном кровию престоле Грознаго, после кроткаго Феодора, последней отрасли Рюрикова племени, восседает умный, но несчастный Годунов. Борис внезапно умирает, семейство его гибнет; корону Мономахову дерзновенно возлагает на себя Лжедимитрий, воспитанник иезуит­ского коллегиума, под именем святого царевича Димитрия Иоанновича; гибнет самозванец и святотатец; вступает на царский престол хитрый Шуйский и низвергается; настает междуцарствие – время ужаса, безначалия и неслыханнаго злодейства. Сигизмунд и Тушинский вор, под именем Димитрия, спасшегося будто бы во время мятежа Московского, как кровожадные звери, терзают несчастную Русь.

Вот что пишет об этом ужасном для России времени Карамзин: «Россию терзали и свои, и иноплеменники: путеводителями, наставниками и хранителями ляхов были наши изменники, первые и последние в кровавых сечах: ляхи с оружием в руках только смотрели и смеялись безумному междо­усобию. В лесах, в болотах непроходимых россияне указывали или готовили им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними как с рабами. Вся добыча принадлежала ляхам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближних – и снова отнимали, к забаве россиян!... Сердце трепещет от воспоминания злодейств: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных наслаждений. Святых юных инокинь обнажали, позорили: лишенныя чести, лишались и жизни в муках... Были жены, прельщенныя ино­племенниками и развратом; но другия смертию избавляли себя от зверскаго насилия. Уже не сражаясь за отечество, еще многие умирали за семейство: муж за супругу, отец за дочь, брат за сестру вонзал нож в грудь ляху. Не было милосердия…, всех твердых в добродетели предавали жестокой смерти; метали с крутых берегов в глубину рек; разстреливали из луков и самопалов; в глазах родителей жгли детей, головы их носили на саблях и копьях; грудных младенцев, вырывая из рук матерей, разбивали о камни... Гибло отечество, гибла и церковь: храмы истиннаго Бога разорялись; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони, пили из потиров; мяса стояли на дискосах; на иконах играли в кости; хоругви церковные служили вместо знамен; в ризах иерей­ских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали... Люди уступали свои жилища зверям: медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; плотоядные враны сидели стаями на телах человеческих; малыя птицы гнездились в черепах. Могилы как горы везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах, в пещерах недоведомых, или в болотах, только ночью выходя из них осушиться. И леса не спасали: люда ходили туда с чуткими псами на ловлю людей: матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили их до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи: ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою, домы и все, да будет Россия пустынею необитаемою». Такова картина России в период неистовства Тушинского вора и Сигизмундова нашествия.

В это ужасное время владыка Исидор, как старейший и первый митрополит в России, принимал деятельное участие в делах церкви и государства до половины 1611 г. и был свидетелем всех тогдашних церковных и политических событий; находился в Москве при кончине царя Бориса, при избрании на царство сына его Феодора и приводил к присяге на верность ему бояр и полки под Кромами; был свидетелем смут Московских во время появления первого самозванца, убийства несчастного рода Годуновых, низвержения первосвятителя Иова; участвующим лицом во время воцарения Лжедмитрия и брака его с Мариною Мнишек; состоял в числе первых членов духовной рады, или Сената, в который самозванец преобразовал государственную думу по образцу польской рады. Участвовал в думе при избрании на царство Василия Шуйскаго и совершил коронование его 1 июня (1606 г.) вместе со всеми митрополитами, архиепископами и епископами, которые находились в Москве, так как патриарх еще не был избран; он же первенствовал и при торжественном перенесении, вслед за коронованием новаго царя, мощей царевича Димитрия из Углича в Москву. Чтобы сильнее подействовать на народ и убедить колеблющихся, что низверженный Лжедимитрий был не иной кто, как наглый обманщик, вор, расстрига, злой еретик – Гришка Отрепьев, царь, святители и бояре решили тогда перенести тело царевича Димитрия из Углича. К 3 июня мощи уже были перенесены к Москве. Царь и царица, инокиня Марфа, с митрополитами, архиепископами и епископами, при бесчисленном множестве народа, встретили мощи вне города, сами осматривали их и велели явить всем, верующим и неверующим; потом перенесли их в Архангель­ский собор.

3 июля 1606 г. совершилось торжественное посвящение в Успенском соборе в сан патриарха Казанскаго святителя Гермогена. Главным святителем при поставлении его был митрополит Исидор. Он сидел на уготованном месте посреди церкви вместе с царем Василием Ивановичем, когда Гермоген читал пред ними «его рукою написанное исповедание православныя веры». По окончании богослужения новопоставленным патриархом митрополит Исидор вручил ему посох святителя Петра чудотворца, а царь пожаловал ему панагию, украшенную драгоценными камнями, и белый клобук и подарил посох. После литургии был стол у царя, и в положенное время Гермоген вставал из-за стола и совершал обычное шествие на осляти.

Немало содействовал митрополит Исидор князю Михаилу Скопину-Шуйскому в заключении оборонительного союза против литвы, поляков и русских изменников с королем шведским, а также в склонении новгородцев стать на защиту законного царя. По прибытии в Новгород, вступив в переговоры со шведским королем и в то же время желая спасти Москву и царя не одною рукою иноплеменников, Скопин-Шуйский мыслил ополчить всю северо-западную Россию и потому грамотою убедительно звал к себе псковитян; но псковитяне, присягнув Тушинскому вору, отвечали ему угрозою, да и новгородцы оказывали расположение столь подозрительное, что Михаил должен был оставить Новгород и искать убежище в Иване-городе и в Орешке; но и там его не приняли. В то время когда Михаил, оставленный некоторыми из спутников при устье Невы, думал в печали, что делать, явились из Новгорода власти и пятиконецкие старосты с молением, чтобы он возвратился к Святой Софии. Доблестный архипастырь, Исидор с несколькими достойными россиянами своими пастыр­скими убеждениями сломил колебание новгородцев и одержал верх над беззаконием. Князь Михаил воротился со всеми людьми в Новгород. Митрополит с дворянами и детьми боярскими и посадские люди встретили его с радостью и с великой честью, как утешителя, приветствуя в лице его отечество и верность; искренно клялись умереть за царя Василия, как предки их умирали за Ярослава Великаго, и, сведав, что воевода Тушинского бродяги, Керносицкий, с ляхами и русскими изменниками идет от Тушина к берегам Ильменя, готовились выступить в поле. Древний Новгород, казалось, воскрес со своим великодушием.

Наконец, 26 марта 1609 года вступил в Россию с войском и шведский полководец Иаков Делагарди, а 10 мая князь Михаил, выслушав молебен в Софийском храме, исполненном древних знаменитых воспоминаний, и «взя благословение у митрополита Исидора, поиде с главною ратью на очищение Московскаго государства». Новгород, некогда Великий, столь многолюдный и воинственный, дал ему все, что мог: тысячи две подвижников неопытных. Со своей стороны и митрополит Исидор лично от себя принес посильную жертву на нужды отечества, как это засвидетельствовал князь-герой Михаил Васильевич Шуйский.

Затем, когда в 1611 г. нижегородцы стали переписываться с прочими городами об освобождении Москвы, митрополит Исидор настоял и благословил, чтобы и новгородцы целовали крест помогать Московскому государству на разорителей православной веры и стоять за нее единомышленно. И тогда же новгородцы, как бы в доказательство непреложности своей клятвы, посадили в тюрьму воевод Владиславовых – Салтыкова и Чеглокова – «за их многия неправды и злохитрство».

Этим и закончилось деятельное участие митрополита Исидора в делах церкви и Московского государства. Когда в 1612 г. не стало Гермогена и настал период междупатриаршества, да не было и на Крутицах митрополита, постоянно жившего в Москве и считавшегося помощником, как бы викарием Московского первосвятителя, естественно было ожидать, что управление делами церкви, впредь до выбора новаго патриарха, примет в свои руки митрополит Новгородский, считавшийся первым из русских митрополитов после патриарха. Но Новгород находился тогда уже под властью шведов, хотел себе в государи шведского королевича и как бы отделился от России, так что митрополит Исидор не мог заведовать управлением русской церковью и вообще не участвовал ни в каких делах Московского государства и церкви, пока Новгород не возвратился под власть России. Во весь этот период с 1611 по 1617 годы деятельность митрополита Исидора не простиралась далее пределов Новгорода и Новгородской епархии, судьба которых была более чем плачевна, вследствие горьких обстоятельств, обрушившихся всею тяжестью на Новгородскую область, и в особенности на Новгород, со стороны шведов.

При описании жизни святителя Исидора за это время мы, естественно, должны коснуться подробностей истории взятия и разорения Новгорода шведами, ибо жизнь владыки весьма тесно была связана с этим событием, да и летописцы, описывая тогдашнее горькое положение Новгорода, упоминают о владыке как соправителе воеводы Одоевскаго и пастырской его деятельности не касаются.

Шведское войско, явившись в Новгород в 1609 г. под начальством графа Делагарди и соединясь с войском Шуйского, направилось к Москве. Менее чем в год Скопин-Шуйский одержал несколько побед, очистил от ляхов и русских мятежников весь путь от Новгорода до Москвы, разбил поляков под Александровской слободой, освободил Москву и Троицкую лавру, вошел победителем в освобожденную столицу и вдруг, к неописуемой горести народа, внезапно умирает на 24-м году от рождения. Молва народная обвиняла царя Василия в смерти юного героя. Враги снова укрепились; снова начались боярские смуты; царь Василий лишается престола и неволей постригается в монашество... Обстоятельство беспримерное в истории, но оно уже не удивляло ожесточенных и привыкших к смутам и разврату современников междуцарствия. В Москве учредился совет семибоярщины. Шведы требовали вознаграждения, им не дали, и Делагарди после неудачной стычки с ляхами близ села Клушина, захватив казну воеводы Шуйского – 5450 руб. деньгами и мехов на 7000 руб., с генералом Горном и с четырьмястами шведами направился к Новгороду.

Это было в 1611 г. С этого времени начинается история бедственного положения Новгорода. Вскоре действительно получилась ужасная весть: шведское войско под начальством Делагарди, к стыду своему, оставило прежнего своего союзника – царя Василия Иоанновича, вступило в Новгородскую область и открыло неприятельские действия. Тщетно осаждая Орешек, шведы наконец взяли Кексгольм, где из трех тысяч истребленных битвами и цингою оставалось только сто человек, выпущенных свободно, с имением и знаменами. «Прииде, – говорит летописец, – некоторый князь немецкий, именем Яков Понтусов Делагард... и взя град Корелу и засяде всею областию Корелскою обовладе и многие тамо беды учини. И оттоле разгордеся итти к Великому Новуграду, приде ратию под Великий Новград, и сташа на брезе у Волховца у Святаго Спаса на Хутыне».

В это время прибыло посольство из Москвы звать верных россиян на защиту отечества и условиться во всем с генералом Делагарди. Переговоры начались в его стане. Уполномоченные хотели мира, союза со шведами и принца их в государи; а Делагарди прежде всего хотел денег и крепостей: требовал Орешка, Ладоги, Ямы, Копорья, Ивангорода, Гдова. «Лучше умереть на своей земле, нежели искать спасения такими уступ­ками», – отвечали послы и заключили только перемирие.

В Новгороде начальствовали Одоевский, Бутурлин и митрополит Исидор. Вот что рассказывает летописец о положении Новгорода в это время: «Одоевский, о граде пекийся, вооружи люди и посла к Делагарди о миру глаголати. Он же лукавый превеликим ополчением прейде р. Волхов и ста у монастыря и в монастыре... на Колмове, воюя и села пожигая. И князь Иван Никитич собра вся воя, и нача думати с прочими князи Новгородскими и с бояры старейшими... и обретеся разньство в воеводах и в боярех, не похотеща друг другу помогати и не сташа за Великий Новград, и сего ради несоветства, князь Иоанн Никитич бысть в недоумении и размышлении великом, убояся стати в лице против немецкаго воеводы; люди Великаго Новаграда возмятошася, яко пиянии, овии с рухлядью во град вмещахуся, князь же немецкий Яков Делагард с воинством своим начат приступати ко граду, июля в 8 день. И бысть брань велия и кровопролитие многое, паде множество воинов градских от меча, овии же на бежание устремишася... во граде бысть молва велика. Немцы биющеся с новгородцы, инии на полех, инии же новгородцы с воины с города стреляюще по немцам из пушек, и бысть сеча зла и преужасна от пушечнаго бою и пищальнаго зыку звонкаго, и от гласов вопления и кричания, и от обоих стран от плача и рыдания градских людей, жен и детей; едва в той день немцы во граде не вломишася, и отъидоша во станы своя».

Митрополит Исидор со своей стороны делал все, что мог для воодушевления граждан: «Он со властьми и с причтом церковным, и всяк возраст мужеский пол и женский и со младенцы, поидоша со кресты на Ильину улицу к Знамению Пресвятей Богородицы, и вземше чудотворную икону Знамение Пресвятей Богородицы и понесоша ю на забрало, и вси молящеся со слезами о избавлении града, и молебная совершающе весь той день до вечера; и егда приспе нощь, несоша ю в великую церковь Премудрости Божия, и чрез всю нощь молебная совершающе».

После этого шведы стояли в бездействии семь дней. Что же делали воеводы в это время? Что предпринимали граждане для защиты города и для отражения неприятеля? Воеводы, по словам летописца, враждовали между собою: «иные пияху безпрестанни», стен и башен не берегли. Посадские люди тоже «пиянством отягчахуся, и заповедей Божиих не послушаша, и в путех его не изволиша ходити; искуснии же людие моляхуся Богу день и нощь, прилежаще посту и молитве, ожидающе смерти с покаянием и причастием со слезами; овии же суровии человецы пиюще и упивающеся, друг друга утешаху и шатанию дерзости прилагаху и глаголаху: не устрашайтеся немецкаго нашествия, сему граду нашему взяту от них не быти, и людей во граде нашем множество, – и паки пиянии на град лазяще и ругающеся образом безстудным, досаждающе немцам». И это повторялось многократно. Купцы возили к шведам всякие товары; а воевода Бутурлин умышленно жег посады около города, постоянно сносился (ссылашеся) со шведскими людьми, неразлучно находился с Делагардием, празднуя в его стане и тайно советуя захватить древнюю столицу Рюрика, чтобы возвратить ее Московскому царю шведу или удержать как важное приобретение для Швеции.

Срок перемирия минул, и Делагарди, жалуясь, что новгородцы не дают ему денег, изъявляют расположение неприятельское, укрепляются, жгут деревянные здания близ вала, ставят пушки на стенах и башнях, устроил войско для нападения и тайно высматривал места. Наконец в ночи с 15 на 16 июля, объявив воинам, что враждебный Новгород, великий именем, славный богатством, нестрашный силами, должен быть их легкою добычею и важным залогом, вломился в западную часть города, в Чудинцовские ворота под башнею, к которой подвел какой-то изменник Иванко-Швал – холоп Лутохина. Никто не ожидал такого внезапного нападения – воеводы беспечно спали. Новгородцы твердо верили, что если Делагарди вздумает напасть на Новгород, то нападет на более слабую часть его, именно на Торговую, а не Софийскую и Детинец; стражи на стенах и башнях дремали. Ворвавшись в город, шведы стали резать без сопротивления всех, кого ни попало. Скоро раздался вопль из конца в конец; «и бысть внутрь града сеча зла, а вне такожде сеча... многое множество народа, во граде бегающе по улицам, семо и овамо скоро рыщуще толпами, овии в воду мечущеся от страха, и не бысть им избавления нигде же, крик и вопль и плачь бысть, яко не слышати друг друга вопиющих, что вопиет, иные бежали в поле и в леса. Они же окаяннии секуще и грабяще, и церкви раззоряюще и во святых церквах кровопролитие сотворяюще... И многих мертвых мужеска пола и женска телеса лежаху не покровена многих убиенных, а инии в воде утопоша, а инии в огне сгореша, и видим бысть толик плачь и рыдание, и вопль мног, и слезы и стонание многое, и охание и сетование от безчестия и поругания».

Положение города было тем ужаснее, что в то время, когда шведы злодействовали на Софийской стороне, Торговую опустошали русские. Бутурлин, этот недостойный воевода, находясь с ратными людьми на Торговой стороне, вместо того чтобы подать помощь гибнущим гражданам, сам грабил лавки и домы знатнейших купцов на Торговой стороне, а с ним вместе ломали лавки и животы грабили дети боярские и стрельцы, призванные на защиту города, и затем со всею своею ратию ушел из города по Московской дороге, оставив его на разграбление шведам. Этого и нужно было ожидать, так как город, по замечанию летописца, «был взят, и раззорена Софийская сторона по его злому совету и умышлению». Сражалась только горсть людей: «голова стрелецкой Василий Гаютин, да дьяк Анфиноген Голенищев, да Василий Орлов, да атаман казачей Тимофей Шаров, да с ними сорок человек казаков; многою статьею их немцы прельщаху, чтобы они сдалися, они же не сдашася, все помроща за православную веру». Еще один дом на Торговой стороне казался неодолимою твердынею: шведы приступали и не могли взять. Там мужествовал протоиерей Софийского собора Амос; запершись в своем дворе со своими друзьями, он многое время бился со шведами и многих из них побил; «немцы же многажды ему говорили, чтобы он сдался, он же отнюдь на их словеса не уклонися». Митрополит Исидор в это время стоял на стенах крепости и пел молебны и, смотря на такую доблесть Амоса, издали давал ему благословение крестом и рукою, сняв с него какую-то епитимию церковную. Шведы, видя такое его жестокое стоятельство, «приидоша всеми людми и зажгоша у него двор, и сгорел он совсем, не единаго не взяша жива». Это был последний славный в истории новгородец. Уже не встречая сопротивления, шведы искали добычи, грабили монастыри и церкви на Торговой стороне и дограбили после Батурлина частное имущество.

Приводим здесь интересный рассказ о чудесном сохранении храма Знамения от шведов среди всеобщего разграбления ими в 1611 году святыни на Торговой стороне Новгорода. «Предаваясь грабежу, – рассказывает очевидец, – некоторые из неверных латин восхотеша войти и во пречестную церковь Пресвятыя Богородицы честнаго Знамения и тоя пречудныя церкве солнцеобразную красоту осквернити и сотворити такожде, якоже и в прочих церквах сотвориша, не ведуще силы непобедимыя воеводы Пресвятыя Богородицы. Вшедше убо погании в церковный притвор во время некоего священнаго пения церковным дверем отверстым, увидеша Пресвятыя Богородицы чудотворный образ светло сияющ и ины многи святыя иконы во украшении стояща, восхотеша вся сия оск­вернити и святым иконам поругание сотворити. Егда же вступиша на праг святых церковных дверей, и абие некая Божественная невидимая сила далече их отрину, и в притвор церковный многажды покушашася погании, но никакожде возмогоша внити во святую церковь, ниже коснутися чему в ней: вниде бо трепет в скверныя их сердца и в песия их души; и тако отыдоша посрамлены с великим студом. Пришедше к своим, возвестиша им бывшее, и оттоле никтоже от неверных свеян смеяше приблизитися ко святой церкви сей. Церковнии же клирицы поведаша преславное чудо сие всему граду и вси прославиша Бога и Пречистую Его Богоматерь».

По словам летописца, пред тем временем, когда шведы сделали нападение на Новгород, много было знамений не к добру: в Новгороде во многих церквах по вечерней и утренней заре слышали вой, и это повторялось многократно; а в церкви Георгия на Торговой стороне во время заутрени вдруг сделался такой ужасный шум, что священнослужители прервали службу и вместе с народом в страхе бежали на улицу; шум продолжался целые сутки, и народ с ужасом, смешанным с любопытством, ходил слушать его.

Здесь же в подстрочном примечании помещено следующее интересное сказание из Псковской летописи: «Многа знамения пред нашествием неверных многих стран на Русь: родила корова теля о двух главах, о дву туловах, и двои ноги; родила жена отроча, тело едино, глава едина, хребты вместе, руки двои и ноги двои; прояви в Руси, что разделится царство русское на двое и бысть два царя и люди двои несогласием во всем царстве и нашествие литовское и немецкое. Бывают многажды сия проявления, по древнему Даниилу пророку зверми и птицами, Ивану Богослову во сне и в зрении. По зиме внидоша два волка во Псков, по утру, и ту его убиша, а другой назад убеже в Великую. В 114 г. многа знамения быша в солнце и луне и в звездах и быша громи велиции и страх; и начаша злая бытина всей Русской земли». (Псковская летопись)

Что же предпринимали митрополит Исидор и воевода Одоевский? Видя, что отнюдь никого во граде из ратных людей не осталось, тот и другой потерялись. Оставшись в укрепленном Детинце с немногими детьми боярскими и народом малодушным, они 17 июля принуждены были заключить мирный договор с Делагардием от имени Новгорода, с ведома бояр и народа, утвердив его крестным целованием за себя и потомство.

Новгородцы признали государем шведского наследного принца Густава Адольфа или Филиппа, заключили вечный союз против Польши, обязались уступить Кексгольм в уплату военных издержек, давать жалованье и припасы шведскому войску. Вера, образ правления, право собственности оставались неприкосновенными. По 14 пункту этого договора учредилось в Новгороде временное правительство из Делагардия, митрополита Исидора и князя Одоевского, а по 18 пункту того же договора митрополит Исидор с духовенством, боярами и чиновниками, купцами и всякого звания людьми Новгородскими дали клятву в верном исполнении договора своему покровителю, королю Карлу IX, и сыну его, будущему государю. «Нам, митрополиту, – говорилось в присяге, – архимандритам и игуменам, за них Бога молить, а нам, боярину, дворянам и всяким людям, домов их оберегать, им помогать и не выдавать их, сколько милосердный Бог помочи подаст». Вслед за тем 25 декабря 1611 г. по приговору митрополита Исидора, воеводы князя Одоевского и всяких людей отправлены были в Стокгольм к королю Карлу послы – Юрьевский архимандрит Никандр, Благовещенского монастыря игумен Антоний, из светских – дворяне Колычев, Боборыкин, а также дьяк Коншин – бить челом, чтобы король дал им в государи одного из сыновей своих. Таким образом, Новгород отложился от Московского государства, по словам летописца, «неволею великою и пленом».

При заключении договора митрополит Исидор и князь Одоевский, взяв с Делагарди клятвенное обещание не опустошать Новгорода, пустили его в каменный город. Шведы, вступив в Детинец, думали обогатиться несметными богатствами Новгородскими, которыми обнадеживал их Делагарди, но нашли там множество пушек, снарядов, а съестных припасов мало и денег в казне только 500 руб. Войско волновалось, бунтовало, целые дружины бежали в Финляндию, так что Делагарди должен был требовать денег от короля и велел взыскивать с Новгородских пятин на продовольствие войска по пяти рублей с выти.

Бутурлин, злодейски ограбивший Новгород, проживя несколько дней в Бронницах, чтобы дождаться там своих пожитков, спешил в стан Московский известить воевод, что шведы, взяв Новгород как неприятели, готовы, как друзья, стоять за Россию против ляхов.

Разорив Новгород, шведское войско, несмотря на мирный договор, продолжало опустошать окрестности, не щадя самой святыни. Новгородцы, исполняя договор, оставались безмолв­ными зрителями мятежей.

Шведский наследный принц Густав Адольф уже ехал в Новгород, но на пути получил весть о кончине отца и возвратился. После этого митрополит Исидор, воевода, князь Одоевский, и новгородцы отправили новое посольство к новому королю – просить у него к себе на царство младшего брата его Филиппа. Юрьевский архимандрит Никандр, дворяне Колычев и Боборыкин, дьяк Милютин и мещанин Стефан, бывшие прежде того в Швеции, предложили об этом Стокгольмскому двору и получили согласие. Новгородское правительство опасалось совершенного присоединения к Швеции и, ожидая Филиппа на царство, желало, чтобы Новгород с его областью был государством отдельным. Оставалось только решить, на каких условиях желают новгородцы иметь государем шведского принца, – и об этом велись переговоры.

Между тем временное правительство Новгорода – Делагарди, митрополит Исидор и Одоевский – в ошибочном ожидании дней лучших владычествовало среди опустошенной страны, ибо жители Новгорода были рассеяны; только малая часть оставалась в городе, и те казались какими-то призраками, бродящими между родными пепелищами; самая святыня была поругана врагами. Шведские войска беспрестанно собирали с жителей деньги и запасы, отыскивали и забирали церковные сокровища.

Достойно замечания, что в это ужасное время из всей Новгородской области одна только Тихвинская обитель Божией Матери, имея горсть людей, мужественно боролась со шведами, как Троицкая лавра в Москве с ляхами. Несмотря на то что вокруг нее были разорены все посады и монастыри, она геройски отразила, под защитою Небесной Воеводы, все приступы ожесточенного шведского ополчения и не склонилась ни на какие льстивые предложения и обещания. Честь и слава святой обители Тихвинской, постоявшей за веру и отечество!

А сколь плачевно было состояние Новгорода, можно судить по тому уже, что древний Детинец представлял теперь почти одни жалкие развалины. Кроме разграбленного врагами Софийского храма, были опустошены и разграблены почти все церкви, находящиеся в Детинце: Рождества Христова и Иоанна Златоуста на Спасской и Златоустовской башнях, Сергия Преподобного и Евфимия Великого на сенях, что в архиерейском доме, Святого Равноапостольного Князя Владимира на Владимирской башне, Афанасия и Кирилла, Богоотец Иоакима и Анны, Происхождение Честных Древ Животворящего Креста Господня, Евангелиста Марка, Успения Богородицы (Ржевская), Положение Пояса Богородицы, за Богородицкою башнею, Покрова Богородицы, Входа во Иерусалим, Похвалы Богородицы, Анастасия Великого, с приделом Святого Алексия митрополита, Воскресения Христова на Воскресен­ской башне, Покрова Богородицы, что у дьячего двора в стене, Иоанна Златоуста, Кирилла Белозерского, Мученика Христофора, с приделом Святого Феодота епископа Анкирского, Преображения Господня на башне, Андрея Стратилата и Бориса и Глеба. Подобно этим, во всем Новгороде и в его окрестностях и в уездах были разорены обители и церкви. «Раззориша вся святыя места, – говорит летописец, – и монастыри, и церкви, и вся сосуды златые и серебряные, и кузнь, и раки святых поимаша, колокола из монастырей и церквей и большой всякой наряд в Свеи вывезоша; и от начала Новгорода не бысть ему такого раззорения». Равно и в писцовых книгах новгородских пятин после смутного времени постоянно встречаем после описания монастырей такие слова: «На посаде монастырь разорен до основания, игумена и старцев нет ни одного человека, церковь ветха, стоит без пения...» и подобное.

Местное народное предание гласит, что к обычному церковному молитвословию сзывали тогда народ ударом в деревянную доску; ибо боялись выказать утварь, имеющую хотя какую-нибудь ценность. Говорят, что к этому времени относится и употребление в здешних монастырях и церквах при богослужении оловянных и деревянных потиров и дискосов, которые и доныне сохранились в некоторых обителях и церк­вах как живые памятники протекших дней скорби.

Правда, митрополит Исидор и князь Одоевский, предлагая чрез послов своих, отправленных 26 июля 1612 г., начальникам Ярославского ополчения учинить общий совет и быть с ними в любви и в соединении под рукою одного государя, шведского королевича, писали, «что в Новгороде христиан­ской вере порухи нет и христианом никакого раззорения нет; живут по-прежнему; что шведский принц Карлус Филипп скоро будет в Новгород на государство, что во всем отдается на волю Новгородцев и хочет креститься в нашу веру грече­скаго закона»; но это были слова дипломата, язык политики Делагардия, Исидора и Одоевского, и поэтому можно ли дать им веру, что в Новгороде все обстояло благополучно.

Семь лет владычествовали шведы над Новгородской областью, т. е. с 1611 по 1617 годы; но и не думали привести в исполнение мирный договор. Обещанный Стокгольмским двором в государи Новгороду принц Филипп не прибыл, а шведы продолжали завоевание Ингерманландии; овладели укрепленными городами Новгородской области: Ямбургом, Гдовом, Ивань-Городом и Копорьем – словом, все еще действовали как бы в земле неприятельской: уездных людей и крестьян жгли и мучили и на смерть побивали, на правеже в налогах без сыску иных на смерть побивали, иные повесились и в воду пометались, а иные лежали изувеченными. Тут только увидели, поняли или стали понимать митрополит Исидор, Одоевский и новгородцы, что им должно ожидать от швед­ского короля Густава Адольфа, который медлил вовсе не с тем намерением, чтобы дать Новгороду государя и видеть брата царем русским, но чтобы обратить их великокняжение в шведскую провинцию. Однако новгородцы все еще дружили со шведами и сражались с поляками, наводнявшими тогда Россию и вторгавшимися в область Новгородскую.

В то время как страдала и гибла область Новгородская, отдохнула также гибнувшая Москва, а с нею и вся остальная Русь.

По дивному промыслу Всевышнего решилась тогда судьба нашего Отечества в вечно-незабвенный для России день – 21 февраля 1613 г.: на престол Рюрика вступил юный царь Михаил Феодорович из благословенного рода Романовых. Появление его среди угнетения и гибели России было как бы пришествием второго Мессии, когда Тот явился на спасение рода человеческого....

Русская душа, русский дух откликнулись тогда в новгородцах нетерпеливым желанием быть снова под законною властью истинного царя Русского. Многие провинции возмутились против шведов и временного правительства, разбили шведские отряды под Тихвином и Гдовом. Прибыл наконец в Выборг и принц Филипп, куда явились и уполномоченные от Новгорода во главе с архимандритом Хутыня монастыря Киприяном, и объявил, что он хочет быть государем всей России, а не одного Новгорода. Дело опять затянулось; но новгородцы уже снеслись с Московскою Думою, и Михаил Феодорович выслал им вспомогательное войско под начальством князя Дмитрия Трубецкого, которое выгнало шведов из Старой Руссы. Шведы укрепились в яму Бронницах (в 25 верстах от Новгорода) и, как более искусные в военном деле,  разбили здесь царское войско. Но уже мало радовались этой победе, опасаясь царя Михаила, и желали мира, потому что ясно видели нетвердость своего владычества в Новгороде и нерасположение жителей его к шведскому подданству; спешили только достать себе более выгодный мир, а потому в 1615 году, после неудачной осады Пскова, заключили перемирие на год. Московский двор ревностно хлопотал о судьбе Новгорода. Митрополит Исидор и Одоевский тоже взывали к царю о помощи и отправили в Москву «бить челом о своих винах, что неволею крест целовали королевичу и просить государя, чтобы вступился за Новгородское государство и не дал бы остальным беднякам погибнуть». Результатом этого посольства было то, что царь Михаил Феодорович милостиво принял послов и велел дать им две грамоты: одну явную – к митрополиту и ко всему Новгородскому государству с суровым выговором за измену и за совет покориться шведскому королевичу, другую тайную – в ней Государь писал к митрополиту и ко всему народу, что он вины им все отдал. Наконец 27 февраля 1617 года между Тихвином и Старою Ладогою, в убогой деревне Столбове, решилась судьба древнего великокняжения, и отторгнутый Новгород снова возвратился в материнские объятия Святой Руси. Интересен рассказ летописца о приготовлении царских послов к заключению мирного договора со шведами. Этот рассказ, как поучительный, мы приводим здесь подлинником: «Благочестивый государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея Русии, слыша безбожного мучителя (Делагардия) непрестанное на христианство тяжкое озлобление, не можаше терпети сего, помышляше, убо, како правоверных от запленения свободити. И посылает послов своих, князя Данила Мезецкого и инех с ним, к зловерным Варягом, мирнаго ради устроения, повелевает же им преже итти во обитель Пречистыя Богородицы, иже на Тихфине: воспоминаше, убо, христолюбивый царь чюдотворный образ Богоматере и бывшая от него чюдеса и явления, в нашествии зловерных, и како преславно избави обитель свою от многаго их злаго нахождения, паче же и велию победу премирно на них показа, такоже и ныне во всем на ту упование неотчаемое возложи, чающи милости ея восприяти на себе, ея же помале и сподобися и надежи не погреши. Послы же повеление царское исполняют, обитель Пречистыя Богородицы достизают, и пред святым ея чюдотворным образом молебная пения совершают о христолюбивом царе, и о всех православных, и иже во озлоблении сущих, и о мирном земли устроении; по сем же, убо, и пославшаго их повеленная скончавают, к безбожным Варягом посылают, еже снитися с ними мирнаго ради устроения на уреченнем месте. Послом же житие имеющим, в то время, во обители Пресвятыя Богородицы. По неколицем же времени, егда приидоша немецкия послы на уреченное место, тогда царевы послы паки повелеша игумену Макарию, и всему священному собору, молебная совершати пред чюдотворною иконою Богоматере, о благоверном царе и о настоящей вине. По молебном же пении сподобляются честнаго и животворящаго креста ограждению от игумена Макария, иже не по мнозе времени архиепископ бысть Вологодский и Великопермский, по сем же и митрополит Великому Новугороду; и, убо, на великое дело тщащиися, припадают к чюдотворному образу Владычицы, из глубины сердечныя воздыхание износяще, слезы проливающе, моляхуся жалостивне о желаемом, всех же ту сущих умиленными глаголы своими в таково умиление приведоша, елико всем слезами неутешно разливатися; паки же воспомянуша, како, убо, благочестивый государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея Русии преже посла их во обитель Богоматере, и на ту во всем надежу и упование возложи, такоже и сии во всем от нея помощи просяще, и без тоя пречистаго подобия итти не хотяще на великое им настоящее дело. И испросиша у игумена и у всей братии икону пречистыя Богородицы, иже написана бысть с чюдотворнаго ея образа, тем святым подобием и мерою; молебнаго же ради иже пред нею пения взяша с собою священноинока Александра, иже последи бысть игумен тоя честныя обители. И тако вскоре пути касаются, носяще божественное сокровище икону Богоматере, и достигше на реку Сясь, на место, глаголемое Столбово, разстоянием же от обители Пречистыя Богородицы 40 поприщ, и тамо паки пред иконою Божия Матере по обычаю молебная совершаху. По сем же снидошася с немецкими послы, и милостию ея, мирное земли устроение устроися и христианству от тяготы облегчение даровася, лета 7125, во святый Великий пост».

Еще ранее этого – 20-го ноября 1616 г. – подписаны были с обеих сторон прелиминарныя статьи трактата русскими и шведскими уполномоченными; при этом в числе последних находился и генерал Делагарди. По силе Столбовского трактата, шведские войска оставили Новгород, Старую Руссу, Порхов, Гдов и Ладогу, взамен которых уступлены Швеции Ингерманландия и Корели.

Радостная весть давно желанного мира восхищала новгородцев: вот они снова русские, снова подданные русского царя. Еще 5-го марта великие послы прислали в Новгород царскую грамоту с известием о заключении мира. Царь писал: «Отторженную искони вечную нашу отчину Великий Новгород со всеми вами православными христианами опять нам великому прирожденному христианскому государю в руки Бог дал: шведский король ее нам отдал, а вас милосердый Бог от таких нестерпимых бед и от иноверцев, тем нашим царским о вас многим промыслом и беспрестанным попечением, освободил, и вместо скорбей, бед и зол, благое, полезное и радостное вам подает, что уже и сами видите подлинно. И вы бы, видя такую неизреченную милость Божию и наше царское к себе призрение, молили Бога о нашем здравии, об отце нашем и матери и о всем государстве, и нашего царскаго жалованья ожидали к себе с радостию; а пока отчину нашу Великий Новгород очистят и шведских людей выведут, вы бы стояли крепко и мужественно». В этой же грамоте он обращался к митрополиту со следующими словами: «Ты бы, богомолец наш митрополит, и весь духовный чин православных христиан утверждали, чтоб жили в Новгороде, на нашу царскую милость были надежны, шведским людям не передавались и в сторону не ходили: мы во всем всех жаловать и льготить хотим, и деньги, что дать за вас за всех шведским послам, мы собрали и к великим послам послали, и ни за чем уже нашему делу на съезде замедления не будет». Затем в этой же грамоте обещаются милости всем тем, которые пострадали от шведов, и прощение всем тем, которые прямили шведским людям и на русских людей посягали. «Сами мы знаем подлинно, – писал государь, – кто что ни делал, делал из боязни немецких людей, боясь смертнаго убийства, грабежа и раззорения: были в их руках, то как было воли их не творить и им не служить?.. мы Великий Новгород от неверных для того освободили, что вас всех православных христиан видеть в нашем царском жалованье, а не для того, чтоб наши царские опалы на кого-нибудь класть».

Вскоре дошла до народа другая весть, весть не менее радост­ная, что находившийся при мирных переговорах князь Даниил Мезецкий, вместе с драгоценною вестью о мире, едет принять Новгород и везет им другую священную драгоценность – точную копию с чудотворного образа Тихвинской Божией Матери, бывшую прежде в Даниловском острожке и находившуюся во все время переговоров при Российском посольстве и при осаде шведами Тихвинского монастыря. Новгородский летописец говорит: «И посылают (послы царские) преже себе избранных мужей в Великий Новград на приятие его, вдают же им на заступление икону Богоматери, яко да та предварит и путь спасения устроит и милостию своею град свободит».

В воскресенье на 5-й неделе Великого поста (14 марта) за несколько верст от города встретили ликующие новгородцы от мала до велика чудотворную икону Божией Матери. Митрополит Исидор в сопровождении духовенства, с крестами и святыми иконами, вышел навстречу за полверсты от города, пел молебны; народ молился, плакал от радости. Когда вошли в Софийский собор, то послы митрополиту и всем людям государево милостивое слово сказали, о здоровье их от государя спрашивали и подали грамоту. С тех пор учреждено ежегодно праздновать в пятое воскресенье Великого поста память принесения в Новгород иконы Тихвинской Божией Матери и присоединения его к России; и поныне совершается в Софийском соборе празднество это, которое до конца XVIII столетия сопровождалось еще и крестным ходом в этот день из всех обителей и церквей Новгородских в Софийский собор, после утрени.

Чтобы судить о состоянии Новгорода, в каком он был возвращен шведами Русской державе, достаточно сказать, что Детинец, сердце Новгорода, дотоле многолюдный, в это время почти опустел; в нем считали сгоревшими 150 дворов и около 40 лавок; во всем Новгороде оказалось 729 жилых домов и около 2000 жителей. Частные люди в это время почти не возобновляли домов своих в Детинце: там оставались судебные места, т. е. приказы Новгородской четверети и владычней или духовной, домы архиерейский и государева наместника, домы причтов, тюрьмы и казенные амбары. Частные дома были заняты только чинами приказов.

Настали для Новгорода дни мира. Михаил Феодорович обратил внимание на судьбу несчастного, разоренного города. Учредился тогда Духовный приказ для приведения в порядок духовных дел и восстановления разоренных церквей, которые велено было возобновить в том виде, в каком они прежде были. А которые из них имели жалованные грамоты о денежном и ружном содержании, тем велено было возобновить его. Приказом управляли митрополит Исидор, наместник государя, уже не Одоевский, который, вероятно, по присоединении Новгорода, занял место в Думе Московской, а князь Прозоровский, государевы и митрополичьи дьяки. Строение и возобновление храмов поручили избранным лицам из дворян и граждан. В это время возобновили в Детинце древний Софийский храм и некоторые другие; но многие церкви уже не возобновлялись.

После возвращения Новгорода под власть законного государя митрополиту Исидору уже недолго (около двух лет) пришлось наслаждаться мирным управлением так много и так долго страдавшею Новгородскою паствою.

Современная светская литература, сказав об Исидоре как свидетеле смут Московских во время смены царей — Годунова, Лжедимитрия и Шуйского – и неурядиц в церковной иерархии, между прочим, делает о нем такой отзыв: «Исидор держался очень выгоднаго правила – угождать всем и каждому. Он не вопиял против соблазнов церковных, смут и современнаго злоупотребления, ни против развращения нравов, подобно Иову, Гермогену и Иосифу Коломенскому: те хотели быть ревнителями истины и погибли, а Исидор благополучно дожил до счастливых дней царствования Михаила Романова. Он как-то умел угодить и Годунову, и Самозванцу, и Делагардию, и шведам, наконец, и государю законному, – словом, в своей разсчетливой политике по делам иерархии он был во всем подобен князю Никите Ивановичу Одоевскому, тогдашнему правителю Новгорода; здесь между ними какое-то сходство душ»... Насколько правдив приведенный здесь отзыв о Новгородском святителе Исидоре, судить мы не решаемся, скажем только, что если он действительно при всех смутах в Москве держал себя несколько в стороне и не возвышал своего голоса с такою энергиею, с какою вопияли против беспорядков Иов, Гермоген и Иосиф, то, с одной стороны, запальчивость и несдержанность при разъяренности народа и помрачении умов ни к чему бы доброму не привели; с другой стороны, сдержанный, даже уклончивый, если можно так выразиться, образ действий митрополита Исидора вполне искупается последующею, славною деятельностью его в борьбе с самозванцем. Убедившись, что вступивший на русский престол под именем царевича Димитрия есть самозванец, он первый, по прибытии в Новгород, стал рассылать грамоты по своей епархии, успокаивал возмущенный и колеблющийся народ, точно и подробно извещал о действительной кончине царевича Димитрия, разъяснял происки Отрепьева и святительскою властью повелевал во всех церквах предавать самозванца публичному проклятию.

Что же касается того, что митрополит Исидор решился на временное отступничество и дал присягу на подданство шведскому королевичу Филиппу, то поступить так он вынужден был крайними обстоятельствами, чтобы спасти город и область от неминуемой конечной гибели. Воеводы то и дело пировали и ссорились между собою, народ бунтовал и ничего не предпринимал к своей обороне; Бутурлин, присланный с войском для защиты, сам ограбил город и оставил его на произвол судьбы. Одоевский, единственный верный сподвижник Исидора, был не более чем дипломат своего века, муж совета, но отнюдь не военачальник и не имел ни твердости духа, ни мужества, столь необходимых полководцу. Человек более мирный, он желал мира и оказал слабость в то время, когда пылала Софийская сторона. В этом случае история справедливо может упрекать князя Одоевского и военачальников, имевших в руках своих войско, но никак не митрополита Исидора, который в своем распоряжении, кроме Животворящего Креста, не имел у себя никакой иной обороны от врагов. Так смотрел на образ действий митрополита Исидора в период владычества шведов в Новгороде и царь Михаил Феодорович. Вот что писал он о нем в своей грамоте после того, как Новгород возвращен был шведами России: «Об вас, богомольце нашем Исидоре митрополите, я слышал от истинных и не ложных сказателей – о вашем благоподвизательном страдании и исправительном пастырстве для словеснаго стада, как вы за православную веру и христианские души, подобно древним подвижникам, много раз подвизались болезненным постом и страданиями, и, ревнуя нашему учителю Христу, непрестанно обличали многия ереси и неправды и наставляли христиан к свету благоразумия. Многих отпадших от нашей истинной веры, которых насильники германскаго рода приводили у вас к крестному целованию на королевское имя, равно и тех, которых они прельщали и принуждали идти в свою землю, ты, добрый пастырь и учитель, с своими о Христе сынами, архимандритами и игуменами и всем освященным собором усердно позаботился уловить своею духовною мрежею и наставил к истинному свету и правде Божией, своим учительством и вразумлениями освободил от прелести: и это ваше о христианских душах многое попечение и усердие и страдание не будет забвено пред Богом. Мы благодарим Господа, что Он не оставляет народа христианскаго и посылает ему таких поборников и стоятелей за словесное стадо, как вы». Такой отзыв в устах царя о митрополите Исидоре и притом в такое время, когда еще так были свежи в памяти всех тяжкие события государства вообще, и в частности Новгорода, весьма знаменателен, тем более что никто из современных летописцев не осудил его за его образ действий.

Митрополит Исидор правил Новгородскою паствою, как сказано, 16 лет. В 1619 г. он, по повелению царя Михаила Феодоровича, был вызван в Москву по каким-то церковным делам (по иным, митрополит Исидор хотел отказаться от управления епархией и удалиться на покой в Соловецкий монастырь). Здесь на Соловецком подворье 10 апреля он и скончался. Тело по завещанию его привезено было в Новгород и предано земле в Софийском храме близ гробниц архиепископа Василия и первых митрополитов – Александра и Варлаама.

При митрополите Исидоре и по его челобитной возвращены к Новгородской епархии Двина, Каргополь и Вага, которые на время были отданы Вологодскому архиепископу Нектарию для его скудости и Вологодского запустения; основаны Синозерская Благовещенская пустынь (1603 г.), Красногорский монастырь (1606 г.); возобновлен Валаамский и другие монастыри и церкви после шведского разгрома; в 1614 г. перенесены из Юрьева монастыря в Софийский собор мощи благоверного князя Феодора Ярославича, по случаю нашествия на Новгород Делагардия. При митрополите же Исидоре возведен на степень архимандрии один из древнейших Новгородских монастырей – Хутынский-Варлаамов, доселе управлявшийся игуменами. В 1608 г. царь Василий Иванович Шуйский, посоветовавшись с патриархом Гермогеном, решил «для чудо­творнаго места и почести тоя великия обители» быть в ней архимандриту и дать ему шапку епископскую. Игуменом в это время был Трифон, которого патриарх благословил в архимандриты и повелел ему «служить литургию в епископской шапке, с рипидами и со свещами на ковре, как достоит епископу».

Новгород незадолго до покорения его шведами испытал два великих бедствия: в 1606 г. был он опустошен страшным пожаром, а вслед за тем посетило его моровое поветрие. О первом летописец говорит: «В лето 7114, декабря в 9 день, в 5 часу нощи, загорелися лавки в Рыбниках у Бориса и Глеба, Торговая сторона, и погорели все ряды, и мост Великий, и половина гостина двора, 700 лавок, 300 дворов, 7 церквей: Святой Пятницы, Борис и Глеб, Георгий в Торгу, Иоанн Предтеча на Опоках, Успение Богородицы на Козьи броде, Страстотерпец Димитрий в Торгу, Святой Климент на Иворове; и горело по Славкову улицу». О втором бедствии упоминается в Никоновской летописи: «В то же время (во время появления самозванца, вора Петрушки) в Новегороде великом бысть мор великий. В том же году преставися болярин князь Михаило Петрович Катырев в Новегороде в моровое поветрие».