838

В ворота Донского монастыря вошли несколько верующих. Они добрались до приемной патриарха Тихона, затем подождали несколько часов – народу было много, святейшего в Москве любили, и вошли в небольшой кабинет. Взяв благословение, они задали святителю Тихону единственный вопрос: «Благословите умереть за Христа и Церковь». Патриарх Тихон помолчал, а затем произнес с грустной улыбкой: «Умереть легко, очень легко. Гораздо тяжелее жить для Христа и Церкви».

Я часто вспоминаю эту фразу святителя Тихона, когда разговор заходит о новомучениках. В ближайшее воскресенье мы будем вспоминать Собор святых новомучеников и исповедников Церкви русской и это, пожалуй, единственная понятная мне форма их почитания в храме.

Я не могу себе представить молебен с акафистом, например, мученице Татьяне Гримблит. Мне не о чем ее просить – в годы гонений она отправляла исповедникам посылки и письма, навещала их. За это ее пять раз арестовывали и в конце концов расстреляли 23 сентября 1937 года на Бутовском полигоне. Единственное, о чем бы я теоретически попросил новомучеников – о моем благополучии, о том, чтобы Церковь не стала гонимой, а я бы умер счастливым стариком в собственной постели в окружении детей и внуков.

Мне неловко обращаться к мученице Татьяне с такой просьбой, а потому я молюсь другим святым – святителям и преподобным. У кого-то я прошу успешного путешествия, помощи в написании статей, здоровья близким, сил на то, чтобы хорошо делать свою работу.

Я молюсь об успехе и счастье, а потому мне не нужны новомученики. Когда я читаю их жития, то переживаю, но в любой момент могу закрыть книгу или выключить фильм.

Это в подростковом возрасте хорошо смотреть мультфильм «Суперкнига», где мальчик и девочка все время хотят спасти Христа от страстей, но опаздывают. В каждой серии они не успевают, и евангельская история идет своим чередом.

Вот эта логика мне понятна и близка. Подросток и неофит хочет совершить чудо – прилететь в Иерусалим с автоматом и бесконечной жизнью, перестрелять всю эту толпу и римских солдат, спасти Христа и… провалить всю Его Миссию.

Я не одинок в этом желании — апостол Петр в Гефсиманском саду хотел решить все проблемы с помощью ножа. Это нормально — бояться страданий и смерти, и спасать дорогого человека от них.

Я понимаю христиан, навещавших древних мучеников в тюрьме, не могу осуждать тех, кто подкупал римских чиновников, чтобы за взятку попасть в список принесших жертву за здоровье императора.

Из своего небольшого опыта я знаю, как смягчать углы, договариваться, идти на компромиссы, не лезть на рожон.

Я легко отвечу на вопрос «Зачем святой уходит в монастырь, говорит прекрасные проповеди или строит храмы». Они делают мир лучше, оставляют после себя добрую память, смягчают нравы. У них могут быть ученики.

В отличие от них мученик всегда одинок – он не передаст свой опыт ученикам, не соберет группу единомышленников. Церковь прекрасно понимала это и никогда не советовала христианам искать мучений.

Как верующий я редко вспоминаю о новомучениках.

Но я еще и исследователь — много лет я занимаюсь житиями святых и историей Церкви: читаю монографии, жития, изучаю документы, и вижу, как опасно рассматривать подвиг новомучеников как борьбу против советской власти или, напротив, рассматривать их как апологетов режима. Они отдавали жизнь за Христа, а не за какую-то форму устройства Церкви или государства.

Именно свидетельство о Христе — главная тема любого мартирия. В противном случае Церковь превращается в одну из разновидностей партии и начинает делить христиан на своих и чужих по второстепенным признакам. Это очень хорошо видно по старообрядческой агиографии. Несколько лет назад я читал патерик, написанный одним из современных авторов. Все формальные признаки житийного жанра соблюдались: подвижники молились и постились, страдали и исцеляли, но все это было холодно и мертво, в отличие от «Жития протопопа Аввакума».

С каждой страницей повествования святые все меньше напоминали христиан. Закрыв книгу, я понял причину этого — вся жизнь подвижников посвящалась не подражанию Христу, а борьбе с «никонианами». Их подвиг был так тесно связан с борьбой и желанием доказать правоту собственной Церкви, что они перестали быть христианами, окончательно превратившись лишь в проповедника своего обряда.

Снова я становлюсь верующим и вспоминаю о судьбе митрополита Николая (Ярушевича) — это был очень сложный человек, который вряд ли будет канонизирован при моей жизни, но в 1943 году после встречи Сталина с православными иерархами владыка Николай фактически стал мучеником при жизни. «О нем говорили Бог знает что, — рассказывал митрополит Антоний Сурожский. — А он мне рассказал, как его владыка Сергий попросил стать посредником между ним и Сталиным. Он отказывался: «Я не могу!..» – «Вы единственный, кто это может сделать, вы должны». Он мне говорил: «Я три дня лежал перед иконами и кричал: Спаси меня, Господи! избави меня!..» После трех дней встал и дал свое согласие. После этого ни один человек не прошел через его порог, потому что верующие перестали верить, что он свой, а коммунисты знали, что он не свой. Его встречали только в служебной обстановке. Ни один человек ему руки не подал – в широком смысле слова. Вот какая жизнь. Это мученичество такое же, как быть расстрелянным».

АНДРЕЙ ЗАЙЦЕВ/Православие и мир