131

Из потока раздумий меня вызывает грустная нотка в детском голосе: «Мама, можно тебя улыбнуть?»

– ...Сердце мое окаянное, отчего ты печально и снова томишься, как будто не замечаешь бесчисленных поводов к радованию?

– От того, что слепотствую. И не нахожу поводыря, и не знаю дороги.
– Путь, которым уже идешь, ― твоя дорога. И тот, кто ближе всех к сердцу, ― твой поводырь.
– У меня много любящих близких…
– Поверь, что самая чистая, самая превосходная любовь на земле – это любовь ребенка…

 

 

Из потока раздумий меня вызывает грустная нотка в детском голосе: «Мама, можно тебя улыбнуть?» Мой несказаныш, мой ненаглядыш, трехлетний сынишка, каким-то сверхъестественным образом уловил мою тоску и прибежал на помощь. Только истинная любовь может быть так внимательна и пронизывающе участлива. И отходит уныние, и сердце мое тает под кротким взглядом невинной детской души, сияющей в глазах ребенка неотмирно и неземно на фоне реальности нашего печального мира.

Три года – благословенный возраст

И Священная История повествует о Трилетствовашей Отроковице, спешащей в храм Божий. Случайно ли, чтобы обрадовать мир, Богом избран ребенок? Не ангел, не мудрец, не богатырь, а ребенок? Маленькая девочка Мария ввела в Своем Лице весь род человеческий во Святая Святых и обрадовала человечество несказанно, послужив всей жизнью тайне Воплощения и Рождества Спасителя мира. Со свечами, цветами и песнопениями духовными провожали Пресвятую Деву родители и соплеменники в Иерусалимский храм, чтобы посвятить на служение Единому Богу.

Для нас, христианских родителей, пример святых праведных Иоакима и Анны – высочайший и неподражаемый. Но в отпущенную нам меру постижения духовных смыслов мы также стараемся исполнить веление Господне: «Пустите детей приходить ко Мне…», поэтому с рождения несем драгоценных наших малюток в Церковь Божию.

Крестины на Введение

3 декабря 1998 года – канун праздника Введения. Вечером, услышав телефонный звонок, торопливо беру трубку, держа на руках новорожденную дочь.

– Благословляю окрестить Марию на Введение Пресвятой Богородицы во храм, ― слышу знакомый голос священника.

– Но это невозможно, ― возмущается все мое существо. – Ведь это же надо сделать завтра. А у нас ничего не готово, ни крестных, ни гостей, ни еды…

– Я повторяю: надо окрестить ребенка на Введение…― настаивает почему-то священник.

– Но ребенку сегодня только 20 дней. До 40-го дня еще успеем…― продолжаю я противоречить.

– Послушаете меня – и будет хорошо. Вы должны выполнить благословение…― сказал и повесил трубку.

Я покорилась. Благословение было исполнено. Девочку мы окрестили в праздник Введения Пресвятой Богородицы во храм. Могла ли я знать, что через два дня меня разлучат с ребенком и отвезут в больницу, где придется долго бороться за жизнь? Предельно ясным стал смысл «странного» благословения. Верю, что Царица Небесная явила тогда первое зримое участие в жизни моей дочурки, дитятка Божьего.

Первые радости от трудов духовных

Дети – это белоснежные ажурные корзинки, которые мы должны наполнить цветами любви к Богу и людям. И Господь, целуя намерения наши, принимая неумелые родительские молитвы и воздыхания о детях, благодатью Своею восполняет недостающее в нас, умудряет в самом святом и трудном искусстве на земле – воспитании христианина. И вот они – первые радости от трудов по воцерковлению ребенка.

До сих пор храню в сердце мгновение, в которое прозвучало первое слово «Бо» (Бог) полугодовалого сыночка, сказанное в храме во время Литургии. Причем подтверждением тому, что сказанное было совершенно осознанно, служил поднятый к верху крохотный указательный пальчик и широко открытые удивленные глаза, устремленные куда-то под самый купол. И было радостно, и совсем не обидно, что первым словом не стало долгожданное «мама».

Еще запомнился забавный случай в церкви, когда восьмимесячный малыш, сидя у папы на руках, неожиданно пригрозил кулачком сбившемуся клиросу. Вероятно, ребенок уловил резкий диссонанс, разрушивший торжественную гармонию Божественной литургии.

Люблю отвечать на детские глубокомысленные вопросы

– Мама, а какое самое святое место в храме?

– А кто выше: ангел или человек?

– А что святые делают в Раю, если там делать нечего?

– Вот моя голова, рука, нога… А где же я?

Бывает, что детям приходит в голову много смешных и курьезных вопросов.

– А как правильно – Англия или Ангелья? Там разве летают ангелы?

– Мама, мы с тобой такие порядочные. Ведь мы так любим порядок!

– Мама, а ты мне кто – сестра во Христе?

Вот, к примеру, один особенно запомнившийся детский диалог:

– Ой, я боюсь Бабу-ягу, – произносит дочка голоском тоньше комариного писка.

– А никакой Бабы-яги нет, ― важно утешает сестричку старший брат.

– А что есть? ― озадаченно спрашивает дочка.

– А есть торнадо, ― вворачивает сын понравившееся новое словцо.

– А зачем Бог сотворил торнадо? Чтобы мы убоялися? – совершенно неожиданный поворот женской логики.

– Не чтобы убоялися, но чтобы претерпели, ― блестяще заключила мужская мудрость.

Церковные дети

В младенчестве – это сосуды благодати, это создания, обладающие неведомым для нас духовным потенциалом. Верю, что они – благоухающий цвет Церкви, то счастливое поколение, которому дано благодатное время, созданы наилучшие условия, чтобы возрастать, расцветать в Церкви, а в будущем ― и плодоносить в ней. Именно их «бриллиантовые» поклоны ложатся в сокровищницу духовную и перевешивают на весах правосудия Божия в пользу грешного человечества.

Как-то на Троицу я ощутила сильный зуд на руках. Вероятнее всего, от стирального порошка, так как накануне праздника было много ручной стирки. Донимали не столько зуд и боль от расчесов, сколько тревога о голодных детях и вечная гора домашних дел, как у всякой многодетной матери в летний сезон заготовок. От сознания своей беспомощности я расплакалась. Когда со двора вбежал маленький сынишка и заметил мамины слезы, он тут же сострадательно спросил:

– Тебе больно?

– Не очень, сыночек. Только вот вас жалко. Голодные вы, а я даже обед приготовить не могу.

– Мама, можно мне пойти помолиться за тебя? ― это прозвучало так просто, как бы, между прочим, что я и всерьез не взяла, ответила только: «Молиться всегда можно. Не нужно для молитвы разрешения».

Честно говоря, я тогда подумала, что ребенок просто подражает взрослым, бездумно повторяя фразы, привычные в нашем доме. И когда сын исчез в дверях, я была уверена, что он побежал во двор играть с детьми. Через полчаса он появился снова. Мне в глаза бросились глубокие борозды на его коленках, будто он долго на чем-то стоял.

– Ты что с коленками сотворил? – беспокоюсь.

– Я на ключах стоял, – послушно отвечает сын.

– Зачем? Что за игра такая?

– Я же молился за тебя, мама, ― приводит мне сынишка самый неожиданный и веский аргумент в защиту своей правоты. Я продолжаю недоумевать:

– Ты что, случайно упал на них и ленился отодвинуть огромную связку ржавых ключей? ― пытаюсь я разобраться в ситуации.

– Мама, я специально на них стоял. Разве можно молиться за другого и не страдать при этом?     

«Держи меня, Мария»

Никогда не забуду зимний вечер, когда после всенощной вышла из храма святого великомученика Пантелеимона, едва держась на ногах после реанимации, а вокруг – сколько охватывает взор! – сплошная ледяная корка. Не то, что ступить, ― устоять трудно. Беспомощно оглядываюсь, ухватиться б за кого-нибудь. Господи, помоги! Смотрю: бежит ко мне по темному льду, раскинув ручонки, мой ангел Мария – самая младшенькая: «Мама, мама, я делзу тебя!» Ухватив крошечную ладошку, стараюсь не опираться на ее невесомость, приговаривая: «Держи меня, держи, моя Мария». И вдруг…я физически ощущаю, что именно она меня держит. Внезапно проникает в сознание глубина смысла, заключенная в словах ребенка: я удержу тебя для жизни, потому что мне нужна мама.

Таковых есть Царство Небесное

Церковные дети – это поколение, освященное Таинствами, укрепляемое святынями, охраняемое материнской, отцовской и соборной молитвой. Их души засеяны семенами учения Христова. С младенчества их взору представлялись священные предметы, а слуху – благочестивые примеры. Наравне со светским образованием они получали и развитие духовное, кто в семье, кто в воскресной школе. Думаю, поэтому иногда стоит прислушиваться к нашим детям, «ибо таковых есть Царство Небесное», ― по слову Господню. Я однажды в Святую Пасху услышала, как умилительно знакомились в церкви маленькие дети:

– Христос воскресе! Я – Михаил.

– Воистину воскресе! Я – Наташа.  

А моя золотая крестница, например, едва исполнилось ей два года, стала каждый вечер перед сном просить маму рассказать «про Аминя». Нетрудно догадаться, что ребенок просит прочитать молитву «Отче наш». «А где руки?» ― беспокойно справляется она, заметив у мамы не молитвенное сложение рук.

Учусь у детей

Меня всегда поражало мужество, с которым дети претерпевают физические страдания. Вот уже третий год борется с недугом маленькая христианка Настенька. Часто подходя к Таинствам, она обретает духовные силы лечиться и учиться, даже заниматься музыкой. Утешая свою маму, девочка сказала однажды незабываемую фразу: «Мама, почему ты плачешь, я же – избранная».

«Будьте, как дети», ― заповедано нам в Евангелии. И, правда, чем больше в человеке ребенка, тем больше в нем человека. Часто слышу я от женщин: «Учусь у детей…» Я не удивляюсь, а поддерживаю таких матерей, ведь сама пришла к тому же. И дело не только в том, что они скорее осваивают цифровые технологии, свободнее ориентируются в информационном потоке, легче адаптируются в социальной среде. Наши дети, с помощью Божией, по-другому видят и воспринимают мир вокруг себя. Они смотрят на вещи под иным углом зрения. Может быть, церковные дети видят то, что Бог «утаил от мудрых и разумных, и открыл то младенцам»? Кто знает, почему один мальчик на вопрос матери, кем ты хочешь быть, ответил: «На иконе стоять».

Молитесь, грешники

Однажды находясь в гостях по случаю детского семейного праздника, мы сели за стол и принялись за угощение. Вдруг совершенно неожиданно для гостей именинник Влад трех лет от роду громко произнес: «Молитесь, грешники!» Мы удивились, встали и совершили молитву, о которой за разговорами позабыли.

Церковные дети порой удивляют не только родителей, но и всех тех людей, которые соприкасаются с ними в жизни. Раз слышу звонок. Открываю дверь. Стоит соседка ― вся в слезах, а рядом с ней ― мой тихий и послушный сыночек. Сердце мое упало. «Что может это значить?» А соседка – с порога: «Твой сын меня до слез довел. Вот ― все бросила и бегу на исповедь, благодаря ребенку твоему. Он пришел ко мне и стал таким грешником себя описывать, что я слушала-слушала, а потом задумалась, слезы ― рекой: «Если такое дитя малое себя за грехи осуждает, то мне тем более надо бежать в церковь, чтобы Бог грехи отпустил».

Молились мы как-то в Почаевском скиту. После службы подходит ко мне знакомый скитской монах и говорит:

– Твой малыш мне только что такое слово сказал…

– Простите его, ― говорю и делаю попытку оправдать трехлетнего сынишку. Наслушался, наверное, где-то слов ругательных…

– Да нет, я не о том. Прохожу я мимо, смотрю, сидит задумчиво на скамейке. Я и спрашиваю: «Ну, когда, малец, к нам на скит придешь?» Я и ответа не ждал, а он мне сказал: «В тяжкие дни гонений…»

Ребенок ― барометр любви в семье

Думаю, существует определенная зоркость детского сердца. Каким седьмым чувством ощущает ребенок ложь, фальшь, злобу при отсутствии их видимых признаков? И как мало убеждает ребенка в любви демонстрация внимания к нему, забрасывание его подарками при неискреннем отношении к его настоящим нуждам! И сколько ни утруждай себя поиском оправдания своим слабостям (усталость, мол, неприятности, нездоровье), чуткое сердце ребенка ставит точный диагноз: «Ты меня не любишь». Дитя как будто откуда-то знает, что «любовь все терпит, все переносит и никогда не перестает».

В одной многодетной семье самым чутким «барометром любви» был младший сын. После малейшей супружеской ссоры он тихо-тихо появлялся в комнате и всегда говорил родителям об их нелюбви к нему. Они удивлялись: ведь мы тебя не обижаем. Какими словами еще четырехлетний малыш мог высказать родителям свое страдание от скандалов и ссор, от утраты мирного духа и беспечной веселости? Как мог выразить чудовищный страх от беззащитности перед теми, которые призваны быть его защитой? Как мог подать ребенок сигнал бедствия о том, что разрывается его бедное сердечко от невозможности нравственного выбора между папой и мамой?

Может быть, поэтому дети часто чувствуют себя одинокими и незащищенными. Некоторые из них поступают, как шестилетняя дочь моей (тогда не церковной) подруги, которая сызмальства убегала со двора в храм Божий. И когда родители ее там находили, просила: «Мамочка, не ругай меня. Я тебя очень люблю, но Бога я люблю больше».

Мои паруса

«Награда от Бога ― плод чрева», ― сказано псалмопевцем. Но чтобы дети стали наградой, надо вручить их Богу. Ведь каждая женщина, получившая от Отца Небесного в дар талант материнства, мечтает о благочестивом потомстве, которое принесет ей радость, мир, любовь, потому что самая превосходная любовь на земле – это любовь ребенка.

Несколько лет назад посетил наш дом гость из Чехии. Войдя в столовую (а было обеденное время), он увидел детей, сидящих за длинным столом, и воскликнул:

– Как красиво! Жаль, что у меня лишь одна дочка…

– Я с этой красотой целый день верчусь, и ничего не успеваю, ― пожаловалась я, спешно собирая на стол, ― Это мои якоря…

– Нет, это не якоря, ― поправил меня, улыбаясь, гость. ― Это твои паруса!

Валентина Куколевская

pravoslavie.ru