860

30 октября - День памяти жертв политических репрессий. Среди миллионов жертв по всей России - десятки, а, может быть, и сотни тысяч православных мучеников и исповедников противопоставили адской злобе и лжи самоотверженную любовь и верность Христу. По данным Книг Памяти жертв политических репрессий Новгородской области, которые собрала в своей работе «Церковь гонимая» матушка Галина Слукина, различным видам политических репрессий незаконно подверглись более 60 тысяч жителей Новгородчины, из которых около 700 священнослужителей.

В силу замысла Божия о свободе человека, зло побеждает на Земле, когда человек добровольно выбирает его

Страшен был ХХ век для России. Кажется, весь ад восстал на русскую землю и её православный народ и утопил в море крови сам уклад русской жизни вместе с её носителями. Никогда в истории нашей страны не было таких долгих, непрерывных и всеохватывающих гонений, как в ХХ веке. В силу замысла Божия о свободе человека зло побеждает на Земле, когда человек добровольно выбирает его, соглашается с ним, то есть благодаря предательству. Измена большей части народа, отрекшейся от Христа и принявшей безбожную власть, стала причиной катастрофы. Атмосфера крушения жизни, торжествующего зла породила страх, малодушие, уныние. Тлетворный дух предательства отравлял и старое, и новое поколения. В то страшное время, когда огромные просторы России были залиты кровью невинных людей, особенно труден был мученический, исповеднический подвиг. Он был отягчён крушением традиционных, веками сросшихся с опрокинутой империей форм и институтов церковной жизни. Было разрушено церковное управление, разграблены храмы, закрыты монастыри и духовные учебные заведения, отсутствовали коммуникации, кругом царила ложь и клевета. Создана была невиданная по мощи система карательных органов, тюрем и лагерей смерти, где узников под видом суда и законности заставляли называть близких и знакомых предателями, «давать материал» для обвинения ни в чём неповинных людей. Обвиняемые могли не отрекаться от веры, но, чтобы спастись, им нужно было предавать своих ближних.

 


Следователям НКВД было достаточно любого навета или оговора, чтобы вынести решение о расстреле, отправке в каторжные лагеря или ссылку. Об этом свидетельствуют сохранившиеся архивные документы сфабрикованных уголовных дел реабилитированных «врагов народа».


 

В годы чёрного произвола и беззакония любой человек, вне зависимости от национальности, принадлежности к социальной группе и положению в обществе, вопреки действовавшей Конституции, мог быть по простому навету арестован и брошен в застенки, подвергнут чудовищным средневековым пыткам, выдержать которые мог не каждый. В ходе страшных истязаний люди возводили клевету на себя и других об участии в государственных преступлениях, предусмотренных статьёй 58 Уголовно-процессуального Кодекса РСФСР, то есть признаться в предательстве интересов Родины, шпионаже в пользу иностранных государств, организации повстанческих отрядов для борьбы против Советской власти, вредительстве, диверсии, терроре, агитации против Советской власти. Пользуясь отсутствием прокурорского надзора за методами следствия, следователи, прибегая к шантажу и физическим истязаниям, набор которых трудно перечислить, в абсолютном большинстве случаев добивались от подследственных подписания заготовленных протоколов с «чистосердечными признаниями», заставляли людей оговаривать себя и других. Следовали находились в ведомстве внесудебных органов, так называемых «особых совещаний» и «троек» НКВД, и знали, что послушные требованиям режима народные суды и военные трибуналы не потребуют от них не только вещественных доказательств преступлений, но и «чистосердечных признаний» обвиняемых. Для вынесения приговора им было достаточно любого навета или оговора, чтобы вынести решение о расстреле, отправке на 5, 10, 15, 25 лет в каторжные лагеря НКВД или ссылку.

Об этом свидетельствуют сохранившиеся архивные документы сфабрикованных уголовных дел реабилитированных «врагов народа», а также свидетельства ещё оставшихся в живых и ныне реабилитированных бывших узников ГУЛАГа, проживающих на территории Новгородской области. Исследованные архивные документы свидетельствуют, что за время тотального режима в Новгородской области пострадало от политических репрессий свыше 60 тысяч семей крестьян, рабочих, интеллигенции. По свидетельству оставшихся в живых и ныне реабилитированных бывших политических узников ГУЛАГа выжило их 1-2 человека из тысячи, приговорённых к заключению в лагерях НКВД. Из опубликованной в дайджесте прессы «Страницы истории» за 1989 год (июль-декабрь) таблице «Движение лагерного населения ГУЛАГа» видно, что в лагерях ГУЛАГа с 1937 по 1948 год в среднем находилось 1 924 344 заключённых, из них ежегодно в среднем погибало от болезней и несчастных случаев 89 254 человека, то есть погибал каждый 21. Если учесть, что политические заключённые, изувеченные на допросах и истощённые в тюрьмах, использовались в лагерях исключительно на самых тяжёлых работах (лесоповале, строительстве дорог, в шахтах и на рудниках) и жили в тяжелейших бытовых условиях, то вышеуказанные цифры не должны вызывать сомнений.

Тысячи новгородцев и жителей области стали жертвами «Красного террора»

Летом 1918 года в один день прогремели выстрелы в Москве и Петрограде.  Пули оборвали жизнь Моисея Урицкого и тяжело ранили Владимира Ленина. Через два дня ВЦИК принял постановление о проведении красного террора, Совнарком потребовал изолировать классовых врагов в концентрационных лагерях и расстрелять лиц, «прикосновенных» к заговорам и мятежам. Режим красного террора длился до начала ноября и был прекращён по указанию свыше. За два месяца его безвинными жертвами стали тысячи людей, не имевших отношения к терактам, не принадлежащих ни к каким подпольным организациям, не совершавших никаких преступлений против диктатуры пролетариата. Уничтожали только по признаку дореволюционной принадлежности к буржуазии или дворянству, офицерству или чиновничеству.

 


Контрреволюционная пропаганда и агитация, сопряжённая с использованием «религиозных предрассудков» масс, каралась с такой же строгостью, как на войне или при вооружённых восстаниях - высшей мерой наказания – расстрелом, или, при смягчающих обстоятельствах, ссылкой.


 

По выявленным документальным данным, в Новгородской губернии в ходе террора расстреляли 22 человека. Были среди них и священнослужители. Петра Ивановича Каратыгина, священника церкви Казанской иконы Божией Матери в деревне Аполец Демянского уезда расстреляли в ночь на 16 сентября, «за то, что бил в набат, дабы собрать всех приспешников буржуазии и дать вооруженное сопротивление представителям Советской власти». На улице схватили священника Крестецкого Екатерининского собора Ивана Матвеевича Лаврова, шедшего к вечерней службе, и расстреляли 5 октября «за агитацию против Советской власти и явное выступление против последней с амвона». Всего в ходе красного террора Новгородская епархия потеряла пять человек. Расстреляли викарного епископа Кирилловского Варсонофия (Лебедева), игуменью Ферапонтова монастыря Серафиму (Сулимову) и монастырского священника отца Иоанна Иванова. Правда, северные уезды Новгородской губернии отошли в июне к вновь созданной Череповецкой губернии, но некоторое время над ними сохранялась юрисдикция Новгородского владыки. Поэтому, по известным в настоящее время данным, первой жертвой можно назвать священника церкви Богоявления Господня в Устюжском уезде отца Павла Кушникова, расстрелянного в феврале 1918 года.  В те страшные дни арестовали также священников церквей Демянского уезда: Василия Охотина, Иоанна и Василия Ростовцевых, но освободили в начале октября.                                                                   

Кодекс 1926 года предусматривал, что контрреволюционная пропаганда и агитация, сопряжённая с использованием религиозных предрассудков масс, каралась с такой же строгостью, как на войне, в объявленных на военном положении местностях и при вооружённых восстаниях - высшей мерой социальной защиты, как с политической подоплёкой именовали расстрел, или лишением свободы, при смягчающих обстоятельствах.

 


Зная условия ГУЛАГа, трудно сказать, кому «посчастливилось» больше: тем, кто принял быструю смерть в камерах ленинградских Крестов, Новгородской и Боровической тюрем, либо тем, кто принял мученическую кончину в аду Колымы, Воркуты или Северного Урала.


 

Начатые по команде сверху в декабре 1934 года массовые репрессии завершились также по команде в ноябре 1938 года. Эти четыре года «Большого террора» навечно остались в памяти народной как «ежовщиной» по фамилии наркома внутренних дел Николая Ежова.  До 1937 года массовый террор обходил новгородские районы области, хотя счёт арестованным вёлся уже десятками. Сравнительно «тихими» начальные два года были для новгородского духовенства. За весь 1935 год арестовали священника церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы в Броннице Василия Афиногеновича Богоявленского и направили на пятилетний срок в лагерь. В 1936 году туда же отправили семерых священнослужителей, а двух диаконов и двух монахинь освободили по прекращению их дел.

Летом 1937 года волна репрессий, по-настоящему массовых, захлестнула Новгородчину. В каждом районе были раскрыты «контрреволюционные организации», возглавлявшиеся секретарями партийных комитетов и председателями исполкомов, в которые якобы входили районные специалисты, директора промышленных предприятий и совхозов, председатели колхозов и сельсоветов. За связи с арестованными брали под стражу новых и новых людей. Не миновала чаша сия священников и церковнослужителей Новгородской епархии. Арестованный одним из первых священник церкви Рождества Иоанна Предтечи в деревне Сутоки Мошенского района Пётр Алексеевич Дворецкий был судим при внешнем соблюдении формальностей. В июле 1937 года спецколлегия Ленинградского областного суда определила ему по 58 статье восьмилетнее заключение в исправительно-трудовом лагере. Но уже в августе 1918 года со следами законности было покончено. Судьбу арестованных решала особая «тройка» - управление НКВД по Ленинградской области, и приговор выносила, как правило, один - высшая мера наказания. Редко кто попадал в лагеря. И трудно сказать, зная условия ГУЛАГа, кому «посчастливилось» больше: тем, кто принял быструю смерть в камерах ленинградских Крестов, Новгородской и Боровической тюрем и нашёл вечное упокоение в Левашовской пустоши и пока не найденных местах массовых захоронений под Новгородом и Боровичами, либо тем, кто принял мученическую кончину в аду Колымы, Воркуты или Северного Урала.

 


Следователям было дано право на особые методы допросов, и они применяли жестокие избиения, двухсуточные стойки, содержание в каменном мешке карцера. Особенно действенными были угрозы подвергнуть последствиям близких.


 

«Тройка» НКВД принялась за активное истребление новгородских священнослужителей с августа 1937 года по апрель 1938 годов. Ни о каких преступлениях против режима не следует и мыслить - шло планомерное уничтожение социальной группы населения. Не обращали внимания на возраст: многим из расстрелянных перевалило за 60, а то и 70 лет, они находились на покое и проживали около закрытых к тому времени храмов. Отправляли на смерть старушек-монахинь, изгнанных из обителей и доживавших свой век в деревнях. Какая угроза режиму исходила, например, от родившихся ещё до отмены крепостного права в России священников: Александра Викторовича Михайлова, Ивана Петровича Кедрова, Ивана Николаевича Орешникова, диакона Павла Алексеевича Гурова, 77-летней монахини Евдокии Николаевны Герасимовой? Сотрудники органов НКВД учитывали социальную среду и стряпали обвинения в антисоветчине из показаний свидетелей - прихожан и коллег-священнослужителей. Мало кто из обвиняемых сохранял силу духа и отметал вздорные обвинения в контрреволюционной деятельности. Следователям было дано право на особые методы допросов, и они применяли жестокие избиения, двухсуточные стойки, содержание в каменном мешке карцера. Особенно действенными были угрозы подвергнуть последствиям близких.

 


Из 692 репрессированных в 1918 – 1938 годах священнослужителей Новгорода и его административной округи 551 человек был приговорён к расстрелу.


 

«Большой террор» 1937-1938 годов оставил во всей Новгородской епархии единственный храм -Михайловский собор в Новгороде с единственным священником при нём. На плечи архиепископа, а затем уже митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова) лёг напряжённый труд по сохранению приходов там, где в 1941-1943 годах в условиях оккупации верующий народ восстанавливал свои храмы как хозяин: явочным порядком и в необходимом для себя количестве. Его же стараниями удалось добиться регистрации чуть больше 20 религиозных общин в тех районах Новгородской и Ленинградской областей, куда не ступала нога захватчика. К 1 ноября 1944 года из 79 возрождённых церквей Новгородской области в списке действующих осталось только половина - 42, а из них реально функционировали чуть больше трети – 15 храмов. Единственной причиной, по которой храмы оставались «без пения», был недостаток священников. В СССР, где большая часть духовенства была физически истреблена в 1937-1938 годах, репрессии против служителей культа и в 1944-1953 годах не составляли редкость. На сей раз, их обвиняли в «измене родине на оккупированной территории». Историк Михаил Шкаровский, в частности, подробно рассказывает об аресте 26 мая 1945 года и внесудебном (без вызова свидетелей и без защитников) осуждении священника Петра Кононова, которого архиепископ Григорий 5 июня 1944 года назначил благочинным Новгородского округа. Храмы, где более года не совершалось богослужений, стали снимать с регистрации почти автоматически. Это и позволило режиму с 1938 по лето 1941 года повсеместно и не спеша оформлять закрытие тысяч церквей, весь клир которых в «ежовщину» был расстрелян или сослан. С 1944 года то же самое, только в меньших масштабах, стали проделывать с приходами, которые были возрождены в период оккупации.

Архиепископ Григорий делал всё возможное для пополнения клира. Если к концу 1944 года в Новгородской епархии имелось 15 зарегистрированных священников и, соответственно, действовало 15 храмов, то через 3 года их численность выросла в 2,5 раза. В те же 1945-1947 года велась борьба за открытие десятков храмов, но их число удалось довести лишь до 41. При этом в районах Новгородской области, бывших под оккупацией, действовали 28 церквей, т. е. более двух третей общего числа (в то время как оккупации подвергалась примерно треть территории области). В восточных, не оккупированных, районах было открыто 12 храмов. В самом Новгороде после его освобождения в январе 1944 года почти два года церковные службы не совершались: всё время оккупации город оставался у линии фронта, и немцы эвакуировали из него гражданское население. Торжество Православия наступило здесь 25 ноября 1945 года, когда был освящён Никольский собор на Ярославовом дворище и начались первые богослужения.