Святой архиепископ
Феофил
на кафедре с 1470 по 1480 гг.
† 1482 г.


После блаженной кончины святителя Ионы кандидатами на кафедру Святой Софии были избраны: духовник почившего владыки Варсонофий, ключник инок Пимен и ризничий Феофил. Выбор Святой Софии посредством жеребья пал на последнего.

Из летописей о Феофиле до избрания его в архиепископы известно только то, что начало иноческой жизни он полагал в Отенской обители и при святителе Ионе был протодиаконом и ризничим кафедры. «Ноугородци избраша по нем (т.е. Ионе) собе на владычество некоего новопострижена монаха, диакону ему мирскому бывшу у Ионы архиепископа и нарекоша его собе отцом на место его». Новоизбранного немедленно возвели на владычние сени и отправили в Москву боярина Никиту Савина просить у великого князя опасной грамоты, чтобы «нареченному Феофилу приехати на Москву без опаса», а митрополиту Филиппу и матери великого князя «бить челом, чтобы тому Феофилу поставлену быть на владычьство Великому Новугороду и Пскову и в белом клобуце и отъехати добровольно». Великий князь, уважая ходатайство матери и митрополита, «опасные граматы подавал» и, мирно отпуская посла, сказал: «Феофил, вами избранный, будет принят с честию и поставлен в архиепископы; не нарушу ни в чем древних обыкновений и готов вас жаловать, как мою отчину, если вы искренно признаете вину свою, не забывая, что мои предки именовались великими князьями Владимирскими, Великаго Новагорода и всея Руси». Дал от себя грамоту и митрополит, в которой писал: «Приехать нареченному на владычество священноиноку Феофилу добровольно по старой пошлине, да и кто с ним приедет посадников, или тысяцких, или бояр, или кто с ним ни будет, и отъехати добровольно, по Божию изволению им путь чист безо всякого слова и безо всякого опаса и без перевода». Посол, возвратясь в Новгород, объявил народу о милостивом расположении Иоанна. Нареченный архиепископ Феофил, лучшие граждане и знатнейшие сановники хотели воспользоваться столь удобным случаем, чтобы прекратить разлад с великим князем. Но вдруг обстоятельства изменились: поездка Феофила в Москву для посвящения была отложена.

В Новгороде в это время вспыхнул мятеж, какого давно не бывало в народной державе. Главной виновницей мятежа была вдова посадника Исаака Борецкого, по имени Марфа, которая предприяла решить судьбу отечества. Хитрость, знатность, богатство и роскошь доставили ей способ воздействовать на правительство. Народные чиновники, почасту собираясь в ее чудном по-тогдашнему тереме, пировали и имели совещания о делах государственных. Эта гордая женщина, замышляя освободить Новгород от власти Иоанновой, хотела, по уверению летописцев, даже выйти замуж за какого-то вельможу литовского, чтобы вместе с ним, именем Казимир, властвовать над своим отечеством. К Марфе пристал и бывший в числе кандидатов на архиепископство монах Пимен. Будучи самым ревностным сотрудником во всех ее замыслах, «сей лукавый чернец Пумин, – по словам летописи, – втай шепча с нею, на все зло помогаше ей, а сам желаше настолованья государя своего владычества в Новгороде». Не надеясь получить святительский сан от Московского митрополита, он рассчитывал добиться того же в Киеве от «богоотметнаго» митрополита Григория и говорил своим единомышленникам: «Хотя на Киев мя пошлите, и тамо аз на свое поставление еду». Здесь, очевидно, он не мог не надеяться на успех, потому что в случае какой-либо неудачи имел намерение подчинить епархию папской власти и «Святую Церковь Божию тем раздрати и возмести хотяше». Успев «татьством» обогатиться из казны архиепископской, пока был ключником, Пимен передал множество золота Марфе, «веляше ей давати в народ людем многим, дабы помогали им на их волю». И хотя происки этого честолюбца скоро возбудили против него негодование, так что правительство, заключив его в темницу, взыскало с него 1000 р. пени, но партия Борецкой не теряла надежды на успех. «Мнози людие на сонмище к Марфе схожахуся и мнози послушаху прелестных и богоотметных словес ея, не ведуще о сих, еже на пагубу им, и смутишася мнози от народа соблазном их». Благоразумнейшие сановники, желая образумить легкомысленных, уговаривали их: «Братия! Нельзя тому быть так, как вы говорите, задаться за короля и поставить своего епископа от королевскаго митрополита латинина; мы изначала отчина великих князей, не должны изменять Иоанну, законному потомку святого Владимира; за латиною никогда не бывали, и архиепископа от них не ставливали, как вы ныне хотите поставить своего владыку от Григория-латинянина, ученика Исидорова». Но единомышленники Марфины не давали им говорить, а слуги и подкупленная пьяная молодежь бросали на вече камнями в них, звонили в вечевые колокола, бегали по улицам и кричали: «Хотим за короля». Нареченный владыка Феофил, со своей стороны, ревностно противоборствовал усилиям Марфиных друзей, «добре соблюдаше их от таковыя лукавыя мысли и повелеваша им, яко да престанут от таковаго злаго начинания». Он говорил им: «Или не изменяйте православию, или не буду никогда пастырем отступников: иду назад в смиренную келлию, откуда вы извлекли меня на позорище мятежа». Однако же Борецкие взяли верх и, управившись со своими противниками, собрали новое вече. «Сняшася, – говорит летописец, – посадницы на вечьи, Ноугородские бояре, вечницы и крамольницы и суровии человеци и вси Ноугородцы, и послаша ко окоянному ляху и латынину кралю Казимеру литовскому, дабы за ним жити и дань давати ему и прося у него князя, и митрополиту Григорию, такову же латынину, прося у него себе епископа: тако уладишася с королем и граматы докончальные на себе даша». В этом договоре с Литвой насильно заставили принять участие и нареченного владыку Феофила, не пустив его назад в обитель. Для совести его в данном случае много значило, что новгородцы в договорной грамоте написали, чтобы Казимир не отнимал от них греческой веры, предоставил им поставить себе владыку, где сами пожелают в своем православном христианстве, чтобы не строил ни в Новгороде, ни во всей земле Новгородской римских церквей и держал на Городище своего наместника непременно веры греческой, православной. Таким образом, Феофил не желал расторгать связь с москов­ским митрополитом, верным блюстителем православия.

Весть о мятежах в Новгороде достигла Москвы и произвела сильное впечатление. Там думали, что новгородцы хотят не только отложиться от Московского князя и поддаться Литовскому, но вместе отложиться от православия и перейти в латинство. В этом предположении и чтобы испытать последнее миролюбивое средство, великий князь отправил в Новгород послом умного чиновника Ивана Федоровича Товаркова с таким наказом, «чтобы отчина его (Новгородцы) от православия не отступали, лихую мысль у собе из сердца отложили, к латынству не приставали, а к нему бы челом били, да к нему исправилися; а он, великий государь, будет жаловать их и будет держать по старине». Митрополит также послал в Новгород одну за другой две грамоты. «Слышу о мятеже и расколе вашем, – писал святитель, – бедственно и единому человеку уклоняться от пути праваго: еще ужаснее целому народу. Трепещите, да страшный серп Божий, виденный Захариею, не снидет на главу сынов ослушных. Вспомните реченное в писании: беги греха яко ратника, беги от прелести, яко от лица змиина. Сия прелесть есть латинская: она уловляет вас. Разве пример Константинополя не доказал ея гибельного действия? Греки царствовали, греки славились в благочестии: соединились с Римом, и служат ныне туркам. Доселе Вы были целы под крепкою рукою Иоанна: не уклоняйтесь от святой, великой старины, и не забывайте слов Спасителя: Бога бойтеся, а князя чтите. Смиритеся, и Бог мира да будет с вами». Убеждал первосвятитель нареченного владыку Феофила, архимандритов, игуменов и все священство, чтобы они утверждали своих духовных детей в православной вере и оберегали их от сетей латинской ереси. Убеждал старых посадников, тысяцких и всех новгородцев, чтобы удерживали молодых людей от злого начинания: «Слышу ныне в детех ваших в Новгородцах, – писал, между прочим, первосвятитель, – да и во многих у вас в молодых людях, которые еще не навыкли доброй старине, как стоять и поборать по благочестии, а иные из них, не познав добраго наказания отцов своих, благочестивых родителей, по смерти их остались не наученными, как жить в благочестии. И ныне несмысленные и ненаказанные устраивают сборища и сонмы, на которых поощряют друг друга к разным замыслам на великое земли нестроение и не тишину, замышляя ввести великий мятеж и раскол в Святей Божией Церкви, да оставя православие и великую старину, приступить к латинянам. А вы, сынове православные, старые посадники Новгородские, и тысяцкие, и бояре, и купцы, и весь Великий Новгород, живучи в православии, сами того поберегите, да старые молодых понакажите, а лихих въсчюните от злаго начинания, чтобы не было у вас латинянам похвалы на веру православных людей, а им не потакайте». Наконец, звал Феофила приехать в Москву, по опасной грамоте, для рукоположения. Но ни посольство, ни послания не имели никакого успеха. Марфа с друзьями своими делала, что хотела. Летописцы тогдашнее состояние Новгорода сравнивают с древним Иерусалимом, когда Бог готовил предать его в руки Тита. Страсти господствовали над умами, и совет правителей казался сонмом заговорщиков.

Московский посол, возвратившись к своему государю, объявил, что не слова и не письма, а только меч может смирить новгородцев. Великий князь изъявил горесть; посоветовавшись с матерью, митрополитом, князьями и боярами, произнес решительное слово: «Да будет война!» – и послал к новгородцам складную грамоту, с исчислением всех их дерзостей. Известив удельных своих князей об измене и непокорности новгородцев, великий князь в несколько дней устроил сильное ополчение. Псковитянам велел идти к Новгороду; Устюжанам и Вятчанам – в Двинскую землю; князя Даниила Холмского с детьми боярскими отрядил к Русе; князя Василья Оболенского-Стригу с татарской конницей – к берегам Мсты; братья Юрий, Андрей старший и Борис Васильевичи шли разными путями к Новгородским границам, а главное войско повел сам Иоанн, «уговев Петрова говейна две недели». Началось страшное опустошение. С одной стороны Холмский и рать великокняжеская, с другой – псковитяне, вступив в землю Новгород­скую, истребляли все огнем и мечом. Москвитяне изъявляли неописанное ожесточение: новгородцы-изменники казались им хуже татар. Летописцы говорят, что самое небо благоприятствовало походу Иоанна. Известно, что Новгородская область покрыта обширными болотами и озерами, так что в летнее время конная рать никогда не посылалась в Новгород; а потому «они лукавии старою своею изменою пролыгаяся, жили от осени до зимы, даже и до весны, а в лете без опаса живуще, наводненья ради земли их». В этот же год как бы на пагубу Новгорода дождя не пало ни одной капли с мая до самого сентября месяца; земля и даже непроходимые болота пересохли до того, что полки великого князя с обозами везде имели свободный путь и гнали скот по лесам, дотоле непроходимым. «Тако бо Господь изсохновение земли наведе им, неправды их ради».

Не ожидая войны летом и нападения столь сильного, новгородцы послали с челобитьем к великому князю, «просячи себе опаса для переговоров», а сами в то же время спешили вооружить всех людей волей и неволей и одних посадили в доспехах на коней, других отправили на судах по Ильменю. Встретив на Коростыни воевод великокняжеских, новгородцы стремительно ударили на москвитян, но были побеждены, оставив на месте 500 человек убитыми, остальные рассеялись, а пленники отправлены были в Новгород с отрезанными носами и губами. Это несчастье новгородцы приписывали тому, что их конное войско, состоявшее, главным образом, из владычня полка, не пошло на выручку пехоты, «ибо владычен воевода сказал, что владыка Феофил запретил им поднимать руку на великого князя, а велел сражаться с неверными псковитянами». Желая выиграть время, новгородцы отправили к великому князю другого посла «бити челом и еще опаса просячи» с уверением, что они готовы на мир и что войско их еще не действовало против московского. Сами же в это время собрали новую рать, «вящьши яко тридесят тысящь», и отправили на передовые полки великокняжеские. Оба войска встретились 14 июля на берегах реки Шелони. Москвитян было от 4 до 5 тысяч, а новгородцев от 30000 до 40000. Но воеводы Иоанновы, сказав дружине: «Настало время послужить государю», – быстро переправились через реку и устремились в бой с восклицанием «Москва!» Победа не долго колебалась. Новгородцы, пораженные внезапным нападением вышедшей из засады татарской конницы, пришли в великое смятение; а по сказанию летописи, они не стояли и часу и обратили тыл, бросая оружие и доспехи. Полки великокняжеские гнали их двадцать верст, бесчисленное множество убили, многих воевод и старейших посадников взяли в плен, и в числе их Василия Казимира и Дмитрия Исакова Борецкого. В обозе между другими документами найдена была и договорная грамота новгородцев с королем, а в числе пленных попался и тот человек, который писал оную. «Бысть и чудо преславно видети, – замечает летописец, – от такового множества людского Новгородцев един человек у наших убиен бысть».

Великий князь, получив весть, что один передовой отряд его войска решил судьбу Новгорода, что неприятель истреблен, а московская рать цела, послал опасную грамоту к новгородцам, соглашаясь вступить с ними в переговоры. Из Яжелбиц, где была главная квартира, он отправился в Русу и здесь явил пример редкой строгости: велел отрубить головы Марфину сыну Дмитрию Исакову, Василью Селезневу Губе и другим ревностным приверженцам Литвы. Некоторых в оковах разослал по городам в темницы, а иных – менее виновных, без всякого наказания отпустил в Новгород, соединяя милосердие с грозой мести. Порешив дело с пленниками, Иоанн расположился станом на устье Шелони, готовясь обступить Новгород с разных сторон, чтобы нанести последний удар.

Прошло около двух недель после Шелонской битвы, которая навела на новгородцев неописанный ужас. Но, несмотря на страшное поражение, они все еще хотели защищать город во что бы то ни стало: строили наскоро укрепления, выжгли посады с церквами и монастырями, учредили бессменную стражу, день и ночь вооруженные ходили по городу для обуздания народа, другие стояли на стенах башен, готовясь к бою. Однако более благоразумные, видя плачевный исход затеи Марфы с ее сообщниками, настояли на том, чтобы принести повинную голову великому князю. Ходатаем мира упросили быть нареченного владыку Феофила. Когда этот разумный инок с архимандритами, игуменами, честными старцами за­творниками, со священниками семи соборов и со всеми лучшими людьми от города вступил в шатер, все пали перед Иоанном на колени, «бия челом со многими слезами». «Государь, князь великий! – сказал, наконец, Феофил, – Господа ради, пожалуй винных пред тобою людей Великого Новагорода, твоея отчины; уложи гнев твой, уйми меч, угаси огонь, утиши грозу, не изрушь доброй старины, дай видеть свет, пощади безответных людей, смилуйся, как Бог тебе на сердце положит». К просьбам новгородцев присоединили и свое ходатайство братья великого князя и митрополит Филипп. По­следний писал великому князю: «Молим Господа Бога и Его Пречистую Матерь, да исполнит Он все благие желания сердца твоего, но и да умилостивит твое пречестное сердце по нашему прошению. Бью челом твоему великому благородию, чтобы ты смилостивился над ними: пришлют к тебе, своему государю, люди твои, отчина твоя, великий Новгород, бить челом, – и ты бы пожаловал, не презрел нашего моления пред тобою, утолил свой гнев, принял их челобитье, поудержал свой меч от пролития христианской крови. Напоминаю тебе слова Господни: «Будьте милосерди, якоже Отец ваш небесный милосерд есть... блажени милостивии, яко тии помиловани будут». Иоанн, видя своего богомольца, священноинока Феофила, «зело плачущася по многи дни, пожаловал свою отчину, своего богомольца, и посадников, и тысяцких: гнев свой сложил, нелюбие оставил им, меч свой унял, а нятцы вси отпустил без окупа, да и полон весь». Новгородцы, со своей стороны, внесли в великокняжескую казну 15500 р. (около 80 пудов серебра), возвратили все места в Вологде (по берегам Пинеги, Мезени, Немьюги), уступленные Темному, но после отнятые; обязались платить черную дань и митрополиту – судную пошлину; клялись ставить своих архиепископов только в Москве, у гроба святого Петра чудотворца, в дому Богоматери; не иметь никакого сношения ни с королем Польским, ни с Литвой; не принимать к себе тамошних князей и врагов Иоанна; отменили вечевые грамоты, признали верховную судебную власть государя Московского; обещались впредь не издавать судных грамот без утверждения и печати великого князя и прочее. После этого договора Иоанн ласково угостил Феофила и всех послов и отпустил их с милостью. Дав слово забыть все прошедшее, великий князь оставил в покое и самую Марфу Борецкую и не хотел упомянуть о ней в договоре, как бы из презрения к слабой женщине.

Зимой того же 1472 г. священноинок Феофил с духовными и мирскими сановниками ездил в Москву и 15 декабря, «в неделю праотецьскую», был поставлен в архиепископы митрополитом Филиппом с 5 епископами. Когда совершился сей торжественный обряд, Феофил на амвоне смиренно преклонил выю пред Иоанном и молил его умилосердиться над знатными новгородскими пленниками, которые томились в Московских темницах. Великий князь даровал им свободу, и Новгород встретил их с радостью, а владыку своего – с благодарностью, льстя себя надеждой, что время, торговля, мудрость веча и правила благоразумнейшей политики исцелят глубокие раны отечества.

Таким образом, великими смутами и скорбями началось святительство Феофила в Новгороде. Возвратившись из Москвы после поставления, архипастырь мирно занимался церковными делами, заботился об устроении города, который опустошен был двумя страшными пожарами, и посещал Псков для обычных судных дел. Но это спокойствие и тишина были как бы предтечами новых тягчайших огорчений для владыки.

Ровно через четыре года (6984 лета – 1476 г.), после знаменитой Шелонской битвы, великий князь посетил Новгород и пробыл здесь с 21 ноября до 12 февраля. Это посещение Иоанново без войска, с одной избранной, благородной дружиной, имело вид мирного, но торжественного величия: государь наперед повестил новгородцев, что идет к ним миром, что хочет только навестить свою отчину Великий Новгород. Путешествие его от Москвы до самого Новгорода сопровождалось многочисленными и торжественными встречами. Посол от владыки Феофила встретил великого князя с поминками на Волочке, близ Торжка. Затем на всех пунктах, где останавливался великий князь, делались ему встречи с дарами от старых посадников, тысяцких и житых людей. Сам владыка встречал великого князя в Рыдыне на реке Холов, за 90 верст от города, а с ним степенные посадники и тысяцкие и все почетное духовенство с дарами, которые состояли из бочек с вином белым и красным, – и все они в тот день обедали у государя. Ноября 21 день великий князь приехал на Городище, где слушал Литургию и ночевал; на другой день угостил владыку обедом, а 23 числа торжественно въехал в Новгород. Там, у ворот московских, архиепископ Феофил, исполняя волю государя, встретил его со всем духовенством, с иконами, крестами и в богатом святительском облачении. Приняв благословение от святителя, великий князь вошел в храм Святой Софии, поклонился гробам древних князей: Владимира Ярославича и Мстислава Храброго – и слушал Литургию, «умильне и благочинне моляся». Приветствуемый всем народом, изъявил ему за любовь благодарность, обедал у архиепископа Феофила, веселился, говорил только слова милостивые и, приняв от Феофила в дар три постава ипских сукон, сто кораблеников, рыбий зуб и две бочки вина, возвратился на Городище.

Владыка Феофил, как представитель и глава многочисленного духовенства и первый советник во всех делах своей паствы, более других старался заискать расположение великого князя. Хорошо понимая московскую политику, которая требовала покорности и даров, он ясно притом видел, что независимое существование народной державы, отжившей свой век, не может долго продолжиться, что Новгород скоро станет в ряду обыкновенных городов и сделается, так сказать, пригородом Москвы; а потому честил и ласкал государя и его двор, чтобы, по крайней мере, на время отдалить эти роковые минуты и не быть свидетелем горестного события. Со своей стороны, и великий князь, уважая заботливость архипастыря Новгородского о своей пастве, не раз исполнял его ходатайства.

За днем пиршества следовали дни суда. Дворец великокняжеский с утра до вечера не затворялся для народа. Одни желали только видеть лицо государя, чтобы поднести дары; другие искали правосудия; а некоторые приходили с жалобами на грабеж старост. Так, 25 ноября «били челом великому князю жители улиц Славковой и Никитиной на посадника Степана Онаньина, что он и его товарищи, наехав со многими людьми на те две улицы, людей пограбили и перебили, а животов людских взяли на тысячу рублей». В тот же день бояре Лука и Василий Исаковы жаловались на Богдана Есипова и его соумышленников, «что они, сделав нападение на их двор, людей перебили, а животов разграбили на 500 рублев». Иоанн, еще следуя древнему новгородскому обычаю, сказал владыке и посадникам, чтобы вече приставило стражу к виновным, и велел на другой день быть у него на суде, чтобы сообща дать суд и расправу обиженным. Выслушав сам дело в присутствии архиепископа, чиновников и бояр, решил, что жалобы справедливы, что насильники лишаются свободы, что строгая казнь будет им возмездием, а для других примером. Тогда же, по приказанию великого князя, взяты были под стражу Иван Афанасьев с сыном Елевферием за то, что «мыслили Великому Новугороду датися за короля», и потом Василий Ананьин, Богдан Есипов, Федор Исаков и Иван Лошинский. Целых два дня приятели обвиненных думали и советовались, как бы спасти осужденных товарищей, и, надумавшись, обратились к владыке. На третий день явились на Городище владыка Феофил и посадники бить челом от Новгорода великому князю, чтобы «смиловался над заключенными, казни им отдал и на поруки дал». Великий князь на это челобитье отвечал владыке: «Ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новугороду, колико от тех бояр и напредь сего лиха чинилося; а и нынеча что ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится; ино камо ми за то их лихо жаловати?» И, оковав, послал их в Москву. Потеряв надежду на освобождение шестерых бояр, отправленных в оковах, Феофил явился с ходатайством о помиловании остальных, и великий князь, ради молений его и челобитья веча, освободил менее виновных, приказав «исцевы убытки полторы тысячи рублев доправити на них приставом, а вину (пеню) свою на них (по 50 р. с человека) имати по грамоте на всех порознь». Этим и кончился грозный суд великокняжеский, и снова начались пиры. Декабря 6-го великий князь пировал у архиепископа Феофила «вдругие; даров великому князю было 150 золотых корабленых, да пять поставов сукна ипского, да жеребец, и проводнаго бочка вина, да две бочки меду». 15 января опять был пир у владыки для великого князя «втретие; а даров владычних великому князю было 300 золотых корабленых, да ковш золот с жемчугом, да два рога окованы серебром, да миса серебряна, да пять сороков соболей, да 10 поставов сукна ипского». В свою очередь, и великий князь честил и жаловал своего богомольца за его радушие, хлеб-соль. В праздник Рождества Христова Иоанн дал у себя обед архиепископу и первым чиновникам, которые пировали во дворце до глубокой ночи. Вообще все знатнейшие бояре, наперебой, один перед другим, угощали и дарили князя. А летописец говорит, что не осталось в городе ни одного зажиточного гражданина, который бы не поднес чего-нибудь Иоанну и сам не был отдарен милостиво или одеждой драгоценной, или камкой, или серебряным кубком, соболями, конем и проч. Никогда новгородцы не изъявляли такого усердия к великим князьям. Иоанн так же ласкал их, как государь может ласкать подданных. Пробыв девять недель в Новгороде, Иоанн 26 января выехал оттуда с множеством серебра и золота. Архиепископ Феофил, князь Шуйский и знатнейшие чиновники явились провожать государя с дарами на дорогу, на первом стану. Великий князь принял их очень ласково, угостил обедом и на прощанье дарил владыку и князя Шуйского.

Великий князь возвратился в Москву веселый и довольный Новгородом; по-видимому, и новгородцы остались довольны великим князем и вслед же за ним 31 марта отправили в Москву архиепископа Феофила, трех посадников и нескольких житых людей со многими дарами бить челом за шестерых заточенных бояр. Иоанн принял владыку с послами ласково, два раза угощал обедом во дворце, но, к великому прискорбию посольства, в просьбе ему о помиловании заточенных бояр отказал.

После отъезда великого князя все, по-видимому, приняло в Новгороде прежний вид: торговля опять закипела по-прежнему, о неудачах войны и строгости княжеского суда помину не было. Но эта жизнь Новгорода совсем не была похожа на ту, которой он жил три-четыре столетия ранее. Подобно великим державам, он, в лице своих представителей – владыки и посадников, сносился с иностранцами, заключал договоры, ласкал и дарил князей, если они уважали его древние права, и с юношеской отвагой облекался в воинскую броню, если грозила ему опасность. А теперь жизнь Новгорода более походила на жизнь старика, уже отживающего свой век. В старину в Новгороде господствовало единодушие, а теперь он был наполнен недоброжелателями и изменниками. Прежде Новгород был богат героями и патриотами, а теперь весь его патриотизм сосредоточивался в одной Марфе Борецкой и то не на защиту прав отечества, а для своих честолюбивых замыслов. Иоанн Васильевич, задумав, подобно великим своим предшественникам – Мономаху, Боголюбскому и Калите, утвердить на Руси единодержавие, зорко следил за жизнью одряхлевшего Новгорода и жестоко карал его при всяком удобном случае. По-видимому, он свято чтил его древние права и уставы, но в то же время строго взыскивал с него за нарушение его воли. Приезжал в Новгород как гость, но судил и рядил как повелитель, жаловал и казнил, кого хотел, не требуя на то согласия веча. Прежде нелюбовь к князю веча нередко заставляла первого смиряться перед вольницей, а теперь и владыка, и посадники смиренно бьют челом великому князю на всей его воле. Сами новгородцы вполне сознавали всю слабость и несостоятельность системы правления своего отечества, потому что многие из них, даже монахи и вдовы, ходили с жалобами и судиться в Москву за приставами княжескими, чего, по словам летописца, «не бывало от начала, как и земля их стала, и как великие князья учали быти от Рюрика на Киеве и на Владимире, и до сего великого князя Ивана Васильевича, но сей в то их приведе». Короче сказать, период самобытного независимого существования Новгорода кончился. Грозные тучи давно собирались на его горизонте и вскоре разразились страшной грозой. Поводом к этому послужило следующее обстоятельство: через год с небольшим после последнего посещения Иоанном Новгорода (в марте 6985–1477 г.) архиепископ Феофил, посадники и бояре новгородские «прислали с граматою к великому князю и его сыну послов – Назара Подвойского да Захара – дьяка вечного (вечевого), бити челом и назвали их государями Новгорода, «вместо господина», как именовались прежде князья по отношению к сей народной державе; а посылал о том владыка с бояры и посадники, без Великого Новагорода ведома». Летописи и история умалчивают о причинах, которые понудили владыку и посадников отправить посольство в Москву с подобным предложением. Может быть, умные люди видели, что Новгород не может уже существовать самостоятельно, так как все доблести, все старые умные порядки, которыми он жил прежде, были уже давно прожиты, попраны и уничтожены самими новгородцами, так что оставался только полуживой труп прежнего Новгорода, который в последнее время даже не мог и двигаться. А может быть, когда миновала гроза, Марфа Борецкая со своими единомышленниками опять начала хлопотать в пользу короля польского; и, следовательно, благоразумие требовало предупредить и предотвратить новое бедствие для отечества. Но всего вероятнее, эта хитрость была задумана в Новгороде московской партией под влиянием хитрой московской политики и пущена в ход рассчитанно. Новгородцы стерпели ранее оказанное Иоанном самовластие в делах судных как чрезвычайность, но мысль, что эта чрезвычайность будет уже законом, что московские чиновники будут судить и властвовать в Новгороде, как в Москве, не могла не ужаснуть и не возбудить противодействия. Московская партия хорошо это знала и, без сомнения, ожидала отказа со стороны новгородцев, чтобы затем под благовидным предлогом привести к концу задуманный план уничтожения независимого существования древнего Новгорода. Правда, владыка Феофил и посадники сознались потом, что они посылали послов в Москву и называли великого князя государем. Но кто же не знает, как могучи право и власть сильного, особенно при виде опасности.

Вследствие приглашения великого князя государем Новгорода, Иоанн отправил посла к «владыце и ко всему Новгороду покрепити того, какова хотят государства отчина их Великий Новгород». Граждане изумились, ответив послу: «С тем есмя не посылывали и назвали то ложью». Сделалось общее смятение; народ пришел в ярость: схватили старого посадника Василья Никифорова и убили на вече, а посадника Захарию Овина, который ездил с жалобой к великому князю, и брата его Кузьму убили на архиепископском дворе; прочие посадники и бояре разбежались, а некоторые (вероятно, партия Борецких) открыто говорили о новом подданстве Литве.

Когда пришло известие в Москву о возмущении в Новгороде с ответом от новгородцев, великий князь, объявив митрополиту Геронтию, матери и боярам, что Новгород, произвольно дав ему имя государя, теперь запирается в этом и делает его лжецом в глазах всей Руси, что казнит людей ему преданных и вновь замышляет предаться Литве, отправил гонцов в Новгород с разметной грамотой, а к воеводам – с повелением готовить полки и 9-го октября выступил в поход со всеми своими силами, быстро двигаясь к Новгороду. Миновав 23-го октября Торжок, 26-го Волочек, 8-го ноября он был уже в Еглине. Новгородцы, хотя и взяли некоторые меры для обороны, но, вполне сознавая свою слабость, послали одного за другим старосту Феодора Калитина и гражданина Ивана Маркова просить опасных грамот; эти послы были остановлены в Торжке. В Еглине великий князь позволил явиться к нему задержанным опасчикам новгородским, которые смиренно ударили ему челом об опасе от имени владыки Феофила и от имени всего Великого Новагорода, называя его государем. Иоанн пожаловал их, дал им пропуск для владыки и послов новгородских. Между тем 19-го ноября на Палине «урядил полки и учинил, которому где быти» для начатия неприятельских действий.

Владыке теперь предстоял самый тяжелый подвиг – стать на защиту своего отечества, судьба которого была уже решена в уме Иоанна. Здесь, с одной стороны, нужно было бороться с домогательством Москвы, так как великий князь шел с решительным намерением искать себе неограниченных прав над Новгородом; а с другой – с национальной гордостью, потому что новгородцы древние свои права на независимость считали священными и неприкосновенными. Нужно было удовлетворить первому, не уничтожая до конца и второй, нужно было умолять Москву о милостивых со стороны ее уступках и в то же время склонять новгородцев, чтобы беспрекословно поступились своими правами и вольностью, сослужившими им в свое время службу. И если эта трудная задача разрешилась без великих мятежей и без кровопролития, то благодаря именно энергии и благоразумным представлениям архиепископа Феофила, который понимал, как угодить той и другой стороне, и умел сдерживать вспышки новгородцев.

Переговоры великого князя с Новгородом начались 23-го ноября. «Прииде, – говорится в летописи, – 23-го ноября к великому князю в Сытино владыка Феофил и с ним знатнейшие граждане». Представ пред лице великого князя, Феофил сказал: «Государь, князь великий! Я, богомолец твой, архимандриты, игумены и священники всех семи соборов, бьем тебе челом. Ты возложил гнев на свою отчину, на великий Новгород; огнь и меч твой ходят по земле нашей; кровь христианская льется. Государь! Смилуйся: молим тебя со слезами; дай нам мир и освободи бояр Новгородских, заточенных в Москве!» Благосклонно выслушав просьбу владыки, посадников и житых людей, великий князь не ответил на нее ни слова, но пригласил посланных обедать за столом своим.

На другой день послы новгородские били челом князю Андрею, меньшему брату Иоанна, прося его ходатайства. А на сговоре выражали желание, чтобы великий князь оставил свою нелюбовь мужам вольным, чтобы освободил бояр Новгород­ских, чтобы в четыре года раз приезжал за податью и для решения спорных дел, чтобы суд производили в городе наместник великого князя с посадником, но чтобы в особенные суды архиепископа и посадника наместник не вмешивался и чтобы вызовов в Москву не было. Челобитье свое закончили сими словами: «Да сделает государь, что Бог положит ему на сердце». Желание послов новгородских было доложено вели­кому князю, который через своих бояр дал им такой ответ: «Ведаете сами, ты, богомоле, и вы, посадники, что вы предлагали мне и сыну моему чрез сановника Назария и дьяка вечевого Захарию быть вашими государями; а когда мы прислали спросить, какого хотите нашего государства в отчине нашей – Великом Новгороде; то вы заперлися, оскорбив честь цар­скую подозрениями во лжи и насилии. Сверх того делали нам и многие иныя досады; мы терпели, посылали уговаривать вас, обещаясь жаловать, но вы более и более лукавствовали. Итак, возложив упование на Бога, идем наказать дерзость. Что же касается ходатайства вашего об освобождении осужденных ваших бояр, то и ты, владыка, и вы, посадники, сами были свидетелями их уличения в грабеже и убийстве. Судите же, пристойно ли вам ныне упоминать о таких людях». «Буде Новгород желает нашей милости, – заключили бояре ответ государев, – то сам знает, как бить челом». Архиепископ и посадники с такими речами и возвратились в Новгород.

Пока шли переговоры, воеводы великого князя обложили Новгород со всех сторон, заняв войсками Городище, монастыри: Благовещенский, Юрьев, Аркажский, Пантелеймонов, Никольский на Мостищах, Богоявленский на Сокове, пространство по реке Пидьбе и на Стопе, монастырь на Лисичьей горе и Кречнево, село владыки. Сам великий князь расположился у Троицы на Паозерье. Таким образом, окрестности Новгорода почти на пространстве 20 верст были заняты московской ратью. Войско великокняжеское спокойно повсюду разъезжало за съестными припасами. Жители окрестных селений бежали, кто в город, кто в леса и болота, и гибли от мороза и голода. Новгород был в отчаянном положении и в крайности готовился отразить приступ, как некогда предки отразили Боголюб­ского; но Иоанн не начинал кровопролития и ждал покорности.

Декабря 4-го архиепископ Феофил во второй раз прибыл к великому князю с теми же чиновниками и молил его только о том, чтобы «смиловался над христианством, меч свой унял, огнь утолил и не проливал крестьянской крови». Великий князь и на эту просьбу ответил, что новгородцы «знают сами, как бить челом государю».

Видя постоянное умножение войска и непреклонность великого князя, не имея ни сил вступить в решительную битву, ни запасов для выдержания осады, новгородцы чувствовали необходимость уступить и надеялись переговорами и ходатайством владыки сохранить хотя некоторые из своих прав. Декабря 5-го владыка Феофил с посадниками и житыми людьми, ударив челом великому князю от имени Новгорода, «в том ся повинили, что посылали Назара да Захара и что пред послы его в том запрелися». Иоанн ответил им через бояр: «А коли ты, владыка, и вся наша отчина, Великий Новгород, пред нами, пред великими князьями виновати сказалися и сами на ся свидетельствуете и вспрашиваете, какову государству нашему быти на нашей отчине, то ведайте: хотим государства своего в Новгороде, как есмя на Москве». С этим ответом отпустил Иоанн владыку и посадников в город, дав три дня для размышления.

В это время заняты были войсками великого князя монастыри: Кириллов, Ковалевский, Волотовский, Деревяницкий и Никола на Острове. К этому времени подошли и псковитяне с пушками и пищалями и расположились в Бискупицах, в Федотьине, селе Исаковой жены, на Веряже и в монастыре на Клопске. Тогда же великий князь велел строить мост на Волхове под Городищем.

Декабря 7-го владыка Феофил прибыл в стан великокняжеский с посадниками и выборными от 5 концов и бил челом чрез бояр московских, чтобы великий князь велел судить своему наместнику со степенным посадником, чтобы держал своих наместников в пригородах, но чтобы суд был по старине. Пусть, предлагали послы, великий князь собирает дань ежегодно со всех волостей по полугривне Новгородских, но чтобы не выводил людей из владений Новгородских, не вступался в вотчины и земли боярские, не звал на суд в Москву и освободил от службы в Низовой земле. В ответ на эти условия великий князь сказал чрез бояр своих: «Ты, богомолец наш, и весь Новгород признали нас своими государями; а теперь указываете и чините условия, как править вами». Феофил и посадники ответили извинением, что они не смеют указывать, а только желают ведать, чем государь намерен жаловать свою отчину – Новгород, ибо московских обычаев они не знают. Тогда Иоанн повелел объявить им последнюю свою волю: «Ино наше государство великих князей таково: вечу колоколу в отчине нашей не быти, посаднику не быти, а государство все нам держати... волостем и селом быти как у нас в Низовой земле, а которые земли наши великих князей за вами, а то бы было наше; а что есте били челом мне великому князю, чтобы вывода из Новугородской земли не было, да у бояр у Новугородских в вотчины, в их земли нам великим князем не вступатися, и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися, в вотчины не вступаемся, а суду быти в нашей отчине Новегороде по старине, как в земле суд стоит». С этими речами уполномоченные возвратились в Новгород и 14-го декабря, опять явившись в стан великокняжеский, просили доложить государю, что они согласны уничтожить вечевой колокол и не иметь посадника, но молили его, чтобы «гнев с сердца сложил и нелюбия отдал, вывода не чинил, в вотчины, воды, земли и в животы боярские не вступался да чтобы не вызывал в Москву и не наряжал туда на службу». На все это великий князь изъявил согласие; но, когда послы стали просить, чтобы великий князь сам, или от лица его бояре, или, по крайней мере, наместник подкрепили обещание присягой, тогда Иоанн отказал им в этом и даже не дал опасной грамоты, объявив, что переговоры кончились.

Как скоро узнали новгородцы о великокняжеском ответе, в городе произошел страшный мятеж; любовь к древней свободе еще раз сильно начала было обнаруживаться на вече. «Требуем битвы, – тысячи восклицали. – Умрем за вольность и Святую Софию». Но этот порыв великодушия остановил рассудительный владыка, представляя, что не время теперь шуметь и волноваться, когда народ гибнет от голода и повальных болезней. К тому же бояре и лучшие граждане, предпочитая жизнь, безопасность, спокойствие и целостность имения славной гибели среди ужасов голода и напрасного кровопролития, переходили на сторону и в службу московскую.

29-го декабря архиепископ и знатнейшие граждане снова прибыли в стан великокняжеский и молили великого князя, чтобы «без высылок, изустно объявил, чем жалует свою отчину». Иоанн исполнил их просьбу, лично объявил уполномоченным Новгорода, что гнев он отложил, чинить вывода и требовать на службу в Москве не будет, частной собственности не коснется и суд будет по старине. «И яж всем тем, – заключил великий князь, – вас свою отчину жалую». Послы ударили челом и вышли; но бояре великокняжеские напомнили им, что государь требует волостей и сел в их земле. Новгородцы предложили ему Луки Великие и Ржеву пустую – он не взял. Предложили еще десять волостей архиепископских и монастырских – не взял и тех. «Избери же себе сам, что тебе угодно, – сказали уполномоченные, – полагаемся во всем на Бога и на тебя». Великий князь хотел половины всех волостей архиепископских и монастырских. Новгородцы 6-го января согласились и на это, но просили князя, чтобы взял половину волостей и сел у монастырей: Юрьева, Благовещенского, Аркажского, Антонова, Никольского Неревского и Михайловского на Сковородке, а у остальных «не имал, понеже те убоги, земель у них мало». Иоанн потребовал верной описи волостей, и в знак милости взял из Феофиловых только десять. Января 8-го он велел боярам своим условиться о дани и назначил по полугривне и по 7 денег с сохи (в новгородской сохе было 45 десятин), но потом по ходатайству владыки уменьшил сию дань втрое. «Молим еще, – сказал при этом Феофил, – чтобы великий князь не посылал своих писцов и даньщиков в Новгородские волости; понеже христианству то тяжко, но что они без хитрости и утайки будут отдавать, кому велит государь, всю дань сполна». Великий князь и этим пожаловал отчину свою.

Января 10-го великий князь велел сказать владыке и посадникам, чтобы очистили для него двор Ярославов и чтобы народ дал клятву в верности. Новгородцы хотели слышать присягу: Иоанн послал ее к ним в архиепископскую палату. На третий день владыка и чиновники объявили боярам московским, что двор Ярославов есть наследие государей: когда им угодно взять его и с площадью, да будет их воля, что народ слышал присягу и готов целовать крест, «только бы государи жаловали свою отчину, как Бог положит им на сердце». Эту клятвенную грамоту списал дьяк новгородский, а владыка и 5 концов утвердили ее своими печатями. Января 13-го бояре новгородские, житые люди и купцы присягнули в стане Иоанновом. Тут великий князь велел сказать им, что с сего времени пригороды их, заволочане и двиняне должны присягать на имя великих князей, не упоминая о Новгороде, и чтобы они не мстили псковитянам и своим единоземцам за усердие к великому князю. Новгородцы обещались и вместе с владыкой просили, чтобы государь ещё раз благоволил изустно и громко объявить им свое милосердие. Иоанн, возвысив голос, сказал: «Прощаю и  буду отныне жаловать тебя, своего богомольца, и нашу отчину, Великий Новгород».
 
Января 15-го рушилось Новгородское вече. Вельможи московские, вступив в палату архиепископскую, объявили, что государь, вняв молению владыки Феофила, всего священного собора, бояр и граждан, навеки забывает вины их с условием, чтобы Новгород, дав обет верности, не изменял ему ни делом, ни мыслью. Тут же в архиепископском доме целовали крест граждане, бояре, житые люди и купцы, а народ, боярские слуги и жены присягали в пяти концах. 18-го января великий князь по челобитью владыки, позволил городу иметь свободное сообщение с окрестностями; а 20-го января, послав известие в Москву о приведении Новгорода во всю волю свою, отправил наместников занять двор Ярославов, сам же не поехал в город, ибо там свирепствовали болезни.

Наконец 29-го января, в четверток на масляной неделе, Иоанн, как победитель, торжественно вступил в Новгород в сопровождении трех меньших братьев: «Ударили челом Святей Софии Премудрости Божии, да и обедню слушали тут». Из Новгорода великий князь возвратился в Паозерье, пригласив к себе на обед архиепископа Феофила и знатнейших новгородцев.

Февраля 1-го великий князь велел взять под стражу старосту Марка Памфилиева, 2-го февраля – беспокойную Марфу Борецкую с ее внуком, а потом велел схватить несколько подозрительных житых людей, отвести их в Москву и все их имение описать в казну. 8-го февраля в неделю на сбор Иоанн вторично слушал обедню в Софийском соборе, а «обедал у себя на Паозерье с братом Андреем меньшим, да владыка Феофил и бояре Новугородские мнози и житый».

Февраля 17-го, рано утром, великий князь отправился в Москву. На первом стане, в Ямнах, угостил обедом архиепископа и житых людей новгородских, принял от них несколько бочек вина и меда и, отдарив всех, отпустил с милостию в Новгород. Вслед за ним привезли в Москву славный вечевой колокол Новгородский и повесили его на колокольне, на площади. «А как и стал Великий Новгород и Русская земля, – заключает летописец свой рассказ, – таково изневоленье на них не бывало ни от которого великого князя, да ни от иного ни от кого; иное бы писал, и не имею что писати от многия жалобы».

Так кончилось независимое, самостоятельное существование господина Великого Новагорода. Долго и мужественно противостоял он посягательству князей на его независимость, храбро отстаивал дарованные ему права Ярославом Мудрым, наконец, подобно вековому дубу, подсеченному у самого корня, он склонился к стопам гения своего века. Не Боголюбскому, не Гордому, не Калите, но Иоанну III досталась честь смирить вольность Новгородскую, хотя и с оружием в руках, но без пролития крови. «И  выстоял стояньем Великий Новгород, – замечает летописец, – и отвориша Новгородцы врата великому князю Ивану Васильевичу… а стоял князь великий двенадцать недель».

Недолго после сего оставался в покое в Новгороде и неутомимый его заступник архиепископ Феофил, перенесший так много скорбей и огорчений в продолжение всего своего святительства, особенно во время последней осады Новгорода. Скоро и он испытал нелюбовь и немилость Иоанна, которому так много усердствовал. Лишение кафедры, заточение в монастыре были ему воздаянием за услуги Новгороду и самой Москве. «Зимой (6988 лета) 1480 г. 2-го декабря великий князь приехал в Новгород, января 19-го поимал владыку, послал к Москве и посадил в монастыре у Чуда, где сидел полтретья года и преставился».

Причиной такой немилости великого князя к архиепископу Феофилу послужило, как думают некоторые, следующее обстоятельство. Когда Ахмат, царь Ордынский, в союзе с Казимиром Литовским стал замышлять свое последнее нашествие на Москву, новгородцы задумали воспользоваться этим случаем, чтобы освободиться из-под власти Иоанна, и с этою целью посылали к Казимиру и к немцам звать их к себе с войском. Иоанн, как только узнал об этом, внезапно явился в Новгород со своими полками. Здесь при исследовании дела оказалось, что в заговоре участвовал сам владыка Феофил, потому что был недоволен на Иоанна за отобрание им нескольких владычних и монастырских волостей и сел и потому желал, чтобы Новгород находился лучше под властью Казимира или другого государя, только бы не московского князя. За это Феофил был схвачен, послан в Москву под стражей, все имущество его: множество золота, серебра и сосудов – взяты в княжескую казну. В Москве Феофил без всякого суда был заключен в Чудовом монастыре и оставался там до самой смерти. Может быть, в завинении Феофила и была некоторая доля правды, потому что владыка имел основание быть недовольным исходом своих продолжительных переговоров с великим князем и под влиянием чувства недовольства мог даже как-нибудь неосторожно выразить сочувствие к литов­ской партии, и только. Но сбыточное ли было дело желать подданства Литве, когда она не могла оказать Новгороду никакой помощи в самое тяжкое для него время, да и в духе ли было Феофила, хлопотавшего о мире со всевозможными уступками и жертвами, накликать новую беду на разоренное отечество? Летописец, по-видимому, сторонник Москвы, не винит прямо архиепископа Феофила ни в измене, ни в заговоре, а, напротив, говорит, что «Новгородский владыка Феофил оставил епископство нужею (по принуждению) великого князя». Скорее всего, лишение Феофила архиепископии было делом той же политики и партии московской, которые навели великого князя на Новгород, придумав назвать его государем, и задумано это в видах политических, то есть с той целью, чтобы и во главе Новгородского духовенства иметь человека, преданного Москве. Новгородцы, пользуясь древним правом, доселе избирали себе владык сами и непременно из природных новгородцев, которые потому с детства были пропитаны духом  своих соотечественников и, естественно, всегда держали их сторону. Иоанн Васильевич очень хорошо понимал невыгоду этого для своих целей и потому, естественно, изыскивал случай, чтобы избрать для Новгорода нового владыку в Москве и непременно из иноков московских. Мысль великого князя, видимо, поддерживал и митрополит Геронтий, ибо он не только не воспротивился удалению и заточению Феофила без всякого суда со стороны духовной власти, но и согласился, истребовав от Феофила отреченную грамоту, поставить на место его нового архиепископа, согласно с волей князя. Стало быть, в удалении и заточении архиепископа Феофила играли главную роль не измена его и не участие в заговоре, а просто-напросто интрига. Нет сомнения, что наместники великокняжеские слишком не снисходительно обходились с новыми подданными, вспоминая прежнюю гордость новгородскую. Вероятно, владыка Феофил по-прежнему часто докучал просьбами за угнетенных сограждан, а потому, чтобы избавиться от такого докучливого ходатая, надобно было так или иначе удалить его. Да и богатство казны архиепископской не могло не соблазнять Москвы; и оно сразу же, после арестования Феофила, все без остатка было вывезено из Новгорода; ибо владычня казна в Новгороде была издревле самым богатым хранилищем общественной Новгородской казны, из которой в нужных случаях новгородцы всегда получали хорошие средства на общественные потребности.

Так кончил свое многотрудное и исполненное скорбей святительское служение знаменитый иерарх Новгородский Феофил! Ему исключительно перед всеми своими предшественниками выпала горькая доля: смиряться пред непреклонной волей Московского государя, видеть падение Новгорода и заключить собой длинный ряд знаменитых святителей – великих заступников своей родины. И если он не смог отстоять древних прав и независимости Новгорода, как отстаивали их святители Евфимий и Иона, то, в свою очередь, оказал немалую услугу тем, что своим неотступным ходатайством перед великим князем вымолил у него мир и некоторые льготы гражданам без кровопролития.

В рукописных списках Новгородских святителей говорится, что тело владыки Феофила после кончины его в Москве привезено было в Новгород и положено в Софийском соборе. Но эта заметка неправильна. Мощи святителя Феофила покоятся в Киевских пещерах, и на пещерной доске, закрывавшей мощи, была следующая надпись: «Когда Феофил лежал больной в Чудовом монастыре, явился ему Новгородский епископ Нифонт, почивавший в ближних пещерах, и напомнил ему обещание его поклониться преподобным Печерским. Феофил отправился в Киев и уже приближался к Днепру, как болезнь его усилилась, и он получил откровение, что хотя не достигнет он живым до пещер, но тело его упокоится в них, и это исполнилось». Итак, святитель Феофил и после кончины не обрел себе покоя под сенью Святой Софии и сложил свои священные останки далеко на чужбине.

Заключение автора в связи с падением Новгорода
и подчинением его Московской державе

В заключение […] заметим, что кафедра Новгородских владык в описанный нами период составляет весьма любопытную часть древней истории Русской Церкви. Святители Новгородские, избиравшиеся гласом народа по всеобщему уважению к их личным нравственным качествам, превосходили многих иных достоинствами пастырскими и гражданскими. Будучи, прежде всего, главными блюстителями правосудия, внутреннего благоустройства и мира, они ревностно стояли за Новгород и не боялись ни гнева митрополитов, ни мести государей. Ни одно общественное дело не предпринималось здесь без испрошения святительского благословения. Новгород многократно обязан святителям спасением своих сограждан и их имущества во время народных восстаний. Часто читаем в летописях, как достойный архипастырь, держа в руке святой крест, является среди ужасов междоусобной брани, как возносит благословляющую руку, называя враждующих своими детьми духовными, и стук оружия умолкает; как новгородцы смиряются и братски обнимают друг друга. Во время народных бедствий: язвы, голода, частых опустошительных пожаров, разорительных войн - видим, что новгородцы и псковичи прибегают к архипастырю за помощью, за милостью и святитель щедро наделяет их на покрытие общественных нужд серебром из своей казны, хранящейся в архиерейских палатах; житницы его раскрыты для бедствующих. В тех же летописях читаем, как во время войн новгородцев, архипастыри-патриоты воодушевляли их на ратные подвиги своим личным присутствием, но не с мечом в руке, как действовали современные им шведские епископы, а со святым крестом Спасителя. А сколько раз затруднительные обстоятельства во внешней политике Новгорода побуждали народное правительство возлагать на святителей главное уполномочие, или посольство к великим князьям и митрополитам, и сколько раз подобные посольства, свидетельствующие о многосторонней деятельности Новгородских владык в политике Новгорода, ввергали их в великие несчастья! Достославная жизнь святителей Великого Новагорода не ограничивалась описанными нами заслугами: находим еще исторические памятники особых их трудов на пользу Отечества и Православия. Ревностно служа престолу Святой Софии, Новгородские святители со строгостью обличали ереси, вкрадывавшиеся в паству их, и в то же время распространяли истинную веру христианскую между языческим народом, населявшим подвластные Новгороду земли, не воспрещая, однако же, по духу веротерпимости, свободного отправления богослужений римско-католического и лютеранского исповеданий. За это государи, ценя по достоинству заслуги Новгородских святителей, нередко, помимо своих наместников, обращались с грамотами прямо к святителям не только в делах церковных, но и в предприятиях, касавшихся внутреннего управления Новгородской области. А постоянная попечительность святителей на пользу Великого Новагорода заслужила им от благодарных граждан то, что титул владык во всех древних духовных и гражданских грамотах ставился напереди, выше княжеских и посаднических. Правда, бывали случаи низведения Новгородских владык, происходившие в духе времени и в правах веча, от власти которого зависело и избрание их, но это доказывает лишь то, сколь великая ответственность сопряжена была с саном, возлагаемым на Новгородских архипастырей, и какие многосторонние способности требовались от них, как соправителей в гражданских делах Новгорода. С падением же Новгорода и подчинением Московской державе глава Новгородской церкви утратил свое высокое значение. С этих пор он перестал быть избранником народа и сделался одним из простых епархиальных епископов, подчиненных единственно власти московского митрополита. Назначение его стало зависеть уже не от народной воли, а от соглашения великого князя с митрополитом. Странно, впрочем, вводя в 1483 г. перемену в строе Новгородской церкви, в Москве почему-то сочли нужным удержать при избрании нового архиепископа старый вечевой порядок, по которому владыка, в случае разногласия, назначался не прямо, а посредством жеребья, из трех кандидатов. Может быть, этой уступкой местному Новгородскому обычаю в Москве хотели примирить предпринятое нововведение со стариной и тем несколько ослабить дурное впечатление его на новгородцев. Но последующие события показали, что в старые мехи не следует вливать нового вина. Уступка новгородской старине, как и нужно было ожидать, не задобрила новгородцев, а Москве причинило немало хлопот, так как благодаря ей выбор нового владыки дал совершенно неудовлетворительный результат, что и увидим впоследствии.
Протоиерей П. Тихомиров
1895 г.

Второй том нашего сочинения «Кафедра Новгородских Святителей»1 обнимает период времени с 1478 по 1716 г., т.е. слишком почти 240 лет. В этот длинный промежуток произошли важные перевороты в судьбе вольного и независимого Новгорода; а с переворотами, какие постигли Новгород, совершенно изменились значение и положение и владык новгородских. В период независимости Новгорода, как мы видели, политическое значение владыки в Новгороде было такое, какого не имел ни сам митрополит в Москве, ни все прочие иерархи в России. Владыка считался в Новгороде первым лицом, главою его и отцом. […]

Но вот к 1478 году кончилось независимое, самостоятельное существование господина Великаго Новгорода; он перестал именоваться господином и поступил в разряд обыкновенных московских волостей. С падением Новгорода и подчинением его Московской державе и глава Новгородской церкви утратил свое высокое значение. […] Назначение его стало зависеть уже не от народной воли, а от соглашений великого князя с митрополитом; но были и такие случаи, что государи московские избирали иногда лиц на владычество в Новгород сами, не сносясь даже с духовной властью.

Слишком было горько непривычное новгородское житье Новгородским владыкам, присылаемым из Москвы, и нелегко им было справляться с отжившими свой век новгородскими порядками, пока Новгород окончательно не подчинился московским порядкам в церковном и гражданском отношении и пока древняя жизнь Новгорода со своими преданиями не перешла в область истории. Тут иногда нужно было приноравливаться и к местным старинным обычаям Новгорода, чтобы предупредить взрывы еще не потухших страстей враждебных Москве партий, нужно было подделываться и под такт новых порядков Москвы, которая зорко следила за жизнью и движениями в Новгороде; и таким образом волей-неволей приходилось владыке стоять между двух огней. Вообще, как не привлекательна была жизнь владык новгородских в период преобразования Новгорода, со времени подчинения его Москве, всего лучше судить об этом по той печальной участи, какой подверглись владыки того времени. Из 8-ми святителей, восседавших на Новгородской святительской кафедре в княжение Иоанна III, Василия Ивановича и Иоанна IV, только двое - Макарий 1-й, впоследствии митрополит Московский, и Серапион 2-й, Курцев, правивший паствою с небольшим год, благополучно кончили свое служебное поприще. Остальные - старец Сергий, знаменитый борец против ереси жидовствующих - Геннадий и Серапион 1-й - подвижник высокой, святой жизни, умерли под опалою и в заточении2; Феодосий кончил жизнь свою в изгнании, в Волоколамском монастыре, где в сане святителя пребывал на покое 15 лет3; а Пимен и Леонид - жертва интриг и клеветы, кончили жизнь в таком уничижении и с таким позором, какие мы можем встретить разве только в период гонения христианства от государей-язычников. […]

[Этот] период самый тяжелый для новгородцев и для владык новгородских, как период переходного состояния, в который люди старого закала все еще по временам мечтали об утраченной свободе и независимости, пока наконец не сломил их страшный удар 1570 г.
Протоиерей П. Тихомиров
1897 г.

От составителя:

1. Повествование о новгородских святителях протоиерей Новгородского Знаменского собора П.И. Тихомиров изложил в труде под общим названием «Кафедра Новгородских святителей». Он состоит из 2-х томов, причем второй том имеет два выпуска: первый и второй:

Том 1. – Кафедра Новгородских святителей со времен введения христианства в Новгороде (в 992 г.) до покорения его Московской державе (в 1478 г.) с 17 изобрадениями св. святителей. Сочинение Новгородского Знаменского собора протоиерея Тихомирова П.И. Новгород, 1891. (339 с.) – заканчивается преставлением св. архиепископа Феофила в 1480 г.

Мы поместили его в 1 томе нашего издания с вступлением и заключением автора. В наш 1 том вошел также выпуск первый 2 тома издания 1895 г.   

Том 2. Выпуск первый – Кафедра Новгородских святителей со времен времен покорения Новгорода Московской державе в 1478 году до кончины последнего митрополита Новгородского Иова в 1716 году с двумя изображениями святителей. Сочинение Новгородского Знаменского собора протоиерея Тихомирова П.И. Новгород, 1895. (223 с.) – фактически охватывает период с 1483 по 1575 г., который автор называет как «самый тяжелый для новгородцев и для владык новгородских».

Том 2. Выпуск второй – Кафедра Новгородских святителей со времен времен покорения Новгорода Московской державе в 1478 году до кончины последнего митрополита Новгородского Иова в 1716 году с тремя изображениями святителей. Сочинение настоятеля Знаменского собора протоиерея Тихомирова П.И. Новгород, 1897. (423 с.) – фактически охватывает период с 1576 по 1716 г., который вошел во второй том нашего издания.

2. При этом будем помнить, что Новгородский архиепископ Сергий кафедру оставил по состоянию здоровья и последние 11 лет своей жизни провел в родной обители – Троице-Сергиевой лавре, где и упокоился.

3. Святитель пребывал на покое 12 лет. У протоиерея Тихомирова П.И. ошибочно указан 1566 год преставления архиепископа Феодосия, другие же многие источники, в том числе и «Повесть о кончине Новгородского архиепископа Феодосия», указывают 1563 год. После Собора, как говорится в Псковской летописи, «царь и Великий князь Иван Васильевич свел с Новгорода архиепископа Феодосия», и он до конца своей жизни находился на покое в обители своего пострижения – Иосифо-Волоцком монастыре. См. гл. о Архиепископе Феодосии.