477

Предлагаем читателям портала небольшой экскурс в произведения английских писателей конца XIX - начала XX вв. В волшебных историях, созданных Оскаром Уайльдом и Льюисом Кэроллом, можно найти попытку осмысления смерти и бессмертия.

Рубеж XIX-XX вв. на фоне развивающихся империалистических процессов, смены взглядов на саму природу человека, ценность человеческой жизни, значимость и осмысленность смерти, был ознаменован и появлением целого ряда научных и художественных произведений, пытающихся по-новому открыть миру то, что, казалось, было давно известно. Британская империя, охватывавшая на рубеже XIX-XX столетий четвертую часть суши, стала местом пересечения разных культур, традиций и религий. В этой связи для понимания того, как именно воспринимались идеи смерти и бессмертия в это время, несомненный интерес представляют художественные произведения английских писателей.

Поэт земной красоты Оскар Уайльд (1854-1900) в то же время в своих произведениях раскрыл, что земная красота может стать проклятьем (в «Портрете Дориана Грея»), а любовь в сознании О. Уайльда тесно связана со смертью; как писал А. Аникст в творчестве писателя «она оказывается страстью, которая губит и любящего и предмет его любви». В «Балладе Рэдингской тюрьмы» переживший двухлетнее тюремное заключение поэт написал такие строки:

«Но каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один – жестокостью, другой –
Отравою похвал,
Трус – поцелуем, тот, кто смел, –
Кинжалом наповал».

Писатель остро осознавал несовершенство мира, в котором ему приходилось жить. В сказке «Рыбак и его Душа» Душа, обращаясь к Рыбаку, так описывает бытие вокруг:

«И она сказала молодому Рыбаку:

– Я говорила тебе о радостях мира сего, но не слышало меня ухо твое. Дозволь мне теперь рассказать тебе о скорбях человеческой жизни, и, может быть, ты услышишь меня. Ибо поистине Скорбь есть владычица этого мира, и нет ни одного человека, кто избег бы ее сетей. Есть такие, у которых нет одежды, и такие, у которых нет хлеба. В пурпур одеты иные вдовицы, а иные одеты в рубище. Прокаженные бродят по болотам, и они жестоки друг к другу. По большим дорогам скитаются нищие, и сумы их пусты. В городах по улицам гуляет Голод, и Чума сидит у городских ворот».

Но Оскар Уайльд – автор ряда произведений, в которых чувствуются христианские мотивы; ему знакома и подлинная красота, та, перед которой бессильна даже смерть; в целом ряде произведений он ее показывает. Но чтобы увидеть ее, нужно очиститься, пройдя сквозь горнило страданий. И тогда:

«Как счастлив тот, кто смыл свой грех
Дождем горячих слез,
Разбитым сердцем искупил
И муки перенес, –
Ведь только к раненым сердцам
Находит путь Христос.

<...>

Рука, поднявшая кинжал,
Теперь опять чиста,
Ведь только кровь отмоет кровь,
И только груз креста
Заменит Каина клеймо
На снежный знак Христа».

В сказке «Мальчик-звезда» писатель рассказывает историю злоключений мальчика, через которые он должен был пройти, чтобы очистилась его душа. А когда этот катарсис произошел, то неожиданно для себя, идя на смерть, он оказался призван, чтобы быть королем. И вот об этом периоде его жизни Уайльд говорит очень лаконично и емко, так, что словам его можно поверить: «И был он справедлив и милосерден ко всем. Он изгнал злого Волшебника, а Лесорубу и его жене послал богатые дары, а сыновей их сделал вельможами. И он не дозволял никому обращаться жестоко с птицами и лесными зверями и всех учил добру, любви и милосердию. И он кормил голодных и сирых и одевал нагих, и в стране его царили мир и благоденствие. Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию – и спустя три года он умер. А преемник его был тираном». Здесь писатель подчеркивает то, что земной рай – это утопия, тот, кто его строит, должен осознавать земную недолговечность результатов своей деятельности, которая имеет при этом онтологическое вневременное значение и подлинную оценку которой может дать только Бог.

В написанной в 1888 году, возможно, самой красивой сказке «Счастливый Принц» Оскар Уайльд описывает статую Счастливого Принца и Ласточку, отдавших все, что у них было, даже саму жизнь ради того, чтобы помочь тем, кто рядом с ними. «Принц был покрыт сверху донизу листочками чистого золота. Вместо глаз у него были сапфиры, и крупный рубин сиял на рукояти его шпаги». Но под этим великолепием статуя была из обычного материала, даже сердце ее было оловянным. И вот всю свою драгоценную внешность, даже свои глаза Счастливый Принц отдает погибающим от нужды, а Ласточка, чтобы помочь ему сделать это, не улетает на зиму в теплые края. «Ласточка, бедная, зябла и мерзла, но не хотела покинуть Принца, так как очень любила его. Она украдкой подбирала у булочной крошки и хлопала крыльями, чтобы согреться. Но наконец она поняла, что настало время умирать. Только и хватило у нее силы – в последний раз взобраться Принцу на плечо. И она поцеловала Счастливого Принца в уста и упала мертвая к его ногам. И в ту же минуту странный треск раздался у статуи внутри, словно что-то разорвалось. Это раскололось оловянное сердце. Воистину был жестокий мороз». И Оскар Уайльд с удивительной художественной достоверностью показывает тот суд, который выносят Принцу и Ласточке люди, и какое определение о них Господа:

«И они приблизились к статуе, чтобы осмотреть ее.

– Рубина уже нет в его шпаге, глаза его выпали, и позолота с него сошла, – продолжал Мэр. – Он хуже любого нищего!

И расплавили статую в горне.

– Удивительно, – сказал Главный Литейщик. – Это разбитое оловянное сердце не хочет расплавляться в печи. Мы должны выбросить его прочь.

И швырнули его в кучу сора, где лежала мертвая Ласточка.

И повелел Господь Ангелу Своему:

– Принеси мне самое ценное, что ты найдешь в этом городе.

И принес ему Ангел оловянное сердце и мертвую птицу.

– Правильно ты выбрал, – сказал Господь. – Ибо в Моих райских садах эта малая пташка будет петь во веки веков, а в Моем сияющем чертоге Счастливый Принц будет воздавать Мне хвалу».

Еще более глубоко в своем романе «Сильвия и Бруно» это раскрыл Чарлз Лютвидж Доджсон (1832-1898) – английский ученый и писатель, известный как Льюис Кэролл, автор книг про Алису. Автор абсурдных произведений – христианин, и это для него не вынужденный шаг из-за профессиональных соображений, как пытались доказать некоторые из биографов; со всей очевидностью это показывает роман Льюиса Кэролла «Сильвия и Бруно», где абсурд событий, смешение образов обнажают лишь то, что зло, кошмар, потери, изменение смыслов в какой-то мере неизбежны в падшем мире, но не они составляют его суть и основу, а Божья Любовь.

Любовь сильнее смерти, утверждает автор; она заставляет человека быть лучше, чем он есть, совершать то, что по всей логике века сего ему совершать не стоило бы. Но он делает это, потому что должен. В этой связи очень показательна история Артура и леди Мюриел, которую он долго безответно любил, прошел через ревность к ее кузену Эрику Линделу, чуть не ставшим мужем Мюриэл. И вот в день, когда его любимая, смысл его жизни, сказала ему «да», он получает известие, что как врача его зовут в район, в котором бушует эпидемия…

«– И что же, ты должен идти? – воскликнула она, вставая и кладя руку ему на плечо. Затем она заглянула ему в лицо своими огромными лучистыми глазами, в которых блеснули слезы. – Артур, неужели ты должен идти? Ведь это может означать смерть!

Он грустно поглядел ей в глаза.

– Это наверняка означает смерть, – почти шепотом отвечал он. – Но… видишь ли, дорогая… меня зовут. И даже если моя жизнь… – Тут голос его опять задрожал, и Артур умолк.

Леди Мюриэл буквально оцепенела. Она простояла молча несколько минут, запрокинув голову, словно вознося какую-то тайную молитву. В ней явно происходила некая мучительная борьба. Затем ее охватило какое-то болезненное вдохновение, и на лице ее заиграла слабая улыбка.

– Твоя жизнь? – повторила она. – Но она же теперь не только твоя!

Артур уже немного пришел в себя, и ему хватило сил ответить:

– Да, ты совершенно права. Она больше не моя. Она твоя, жена моя! Что же – ты запрещаешь мне пойти к ним? Ты не отпускаешь меня, любовь моя?

Леди Мюриэл обняла его и прижалась к его груди. Прежде она никогда не позволяла себе ничего подобного в моем присутствии. Но теперь я понимал, как она страдает и волнуется.

– Вручаю тебя, – медленно сказала она, – Богу.

– И Божьему милосердию, – повторила она. – И когда же ты должен уйти, любимый?

– Завтра утром, – отозвался он. – И мне надо многое успеть».

И дальше Льюис Кэролл предоставляет слово газетной вырезке: «Вслед за ними мы вынуждены назвать имя всеми уважаемого доктора Артура Форестера, который после смерти местного врача благородно вступил в борьбу с беспощадной смертью, не считая возможным бросить несчастных страдальцев на произвол судьбы. Точную дату его смерти установить не удалось, но его тело было тотчас опознано, хотя он и был одет в простой рыбацкий костюм (который он надел тотчас по приезде в деревню). Опознано оно было по экземпляру Нового Завета – подарку его жены, лежавшему у него на груди возле самого сердца. Руки покойного были сложены на груди. Было признано невозможным перевезти тело в какое-либо другое место: его было решено со всеми подобающими почестями предать земле вместе с четырьмя другими телами, найденными в других домах. Его супруга, урожденная Мюриэл Орм, обвенчалась с ним в то самое утро, когда доктор Форестер отправился к месту своей поистине жертвенной кончины».

Но затем писатель показывает, что любовь может преодолеть смерть не только за рамками этого мира, но и внутри него; Линдел спасет Форестера и привозит его к Мюриэл: «Эрик мнимо-ироничным тоном – я знал, что он не выносит сердечных излияний – принялся рассказывать нам, как он настоял на том, чтобы вернуться в пораженный чумой город и вывезти из него человека, которого доктор объявил безнадежным и умирающим, но которого еще можно было спасти, если срочно отправить его в госпиталь; как в нем ничего не напоминало прежнего Артура и как он узнал его только месяц спустя, когда опять побывал в госпитале; как доктор запретил ему рассказывать кому бы то ни было о своем открытии, заявив, что внезапное потрясение может оказаться губительным для усталого мозга больного; как он остался при госпитале и несколько месяцев изо дня в день ухаживал за страдальцем, как сиделка. И обо всем этом он говорил с напускным безразличием человека, привыкшего делать добро незнакомым людям.

«А ведь это же был его соперник! – подумал я. – Человек, отнявший у него сердце любимой женщины!»

То, что Эрик Линдел сделал, изменило его самого. Он говорит:

«– Кстати, я хотел вам сказать еще вот что. Я думаю, вы и сами поняли, что я … я… ну, не слишком горячий приверженец христианских взглядов. По крайней мере, так было прежде. Но теперь все так странно изменилось. Знаете, она молилась! И я тоже. И… – Его голос опять дрогнул, и я смог разобрать только последние слова: «Бог слышит всякую молитву».

– Теперь я убедился, что это правда. – С этими словами он опять пожал мне руку и, быстро отвернувшись, ушел. Мне никогда не доводилось видеть его таким взволнованным».

Абсурдный кошмар бытия – всего лишь сон, утверждает Льюис Кэролл финалом сказок об Алисе. В первой из них «она вскрикнула полуиспуганно, полугневно, принялась от них отбиваться… и обнаружила, что лежит на берегу, головой у сестры на коленях, а та тихо смахивает у нее с лица сухие листья, упавшие с дерева». А во второй сказке, в конце, Алиса «схватила Черную Королеву и стала трясти ее изо всех сил. Черная Королева и не думала сопротивляться, только лицо ее сморщилось и стало совсем маленьким, а глаза округлились и позеленели. Алиса все трясла и трясла ее, а Королева у нее в руках становилась все меньше… и мягче… и толще… и пушистее… и в самом деле оказалось, что это просто котенок!

– Ваше Чернейшее Величество зря так громко мурлычет, – сказала Алиса котенку почтительно, но и строго и протерла глаза. – Ты меня разбудила, Китти».

А о цели этого пробуждения писатель недвусмысленно говорит в финале третьего своего произведения для детей – романе «Сильвия и Бруно», который он считал главной из написанных им книг:

«– Божье небо, – послушно повторил малыш. Они стояли рядом, взявшись за руки и глядя в лицо ночи. – Сильвия, скажи, пожалуйста, какая сила делает это небо таким ласково-синим?

Губки Сильвии шевельнулись, словно отвечая что-то, но звук ее голоса донесся откуда-то издалека… Видение почти исчезло, но мне показалось, что в самый последний миг уже не Сильвия, а ангел поглядел на него ее карими глазками, и голос ангела, а не Сильвии, прошептал: «ЛЮБОВЬ».

Произведения Оскара Уайльда и Льюиса Кэролла были написаны еще до Первой мировой войны, начало которой готовила, среди прочих факторов, и смена отношения к ценности человеческих личности и жизни, даже до начала ХХ столетия. В XIX веке литература значила намного больше, чем она значит в начале третьего тысячелетия; книги читали, к мнению известных писателей прислушивались. Поэтому нельзя не оценить попытку осмыслить идеи смерти и бессмертия, сделанные двумя столь разными авторами, старавшимися показать разуверившимся современникам, что их жизнь и смерть имеют намного большее значение, чем считают политики и обслуживающие интересы империализма ученые и литераторы. Человек имеет далеко не только экономическое значение, он не просто высокоразвитое животное, которым движут примитивные инстинкты или мыслящее геологическое образование, его выбор имеет огромный смысл — это утверждают в своих произведениях Оскар Уайльд и Льюис Кэролл.

 

bogoslov.ru